Юрий КУБЛАНОВСКИЙ

* * *

Когда слышишь скребущую наст лопату,

не может не вызывать уважения

даже слабое сопротивление дворника снегопаду,

голубиная кротость его служения.

И поди особое отношение

к снежным дюнам, впадинам и барашкам.

Скоро тут угрюмое население

заспешит к железкам своим, бумажкам.

Вот и я, водицей согнав дремоту,

на холодном тёмном ещё рассвете

принимаюсь за малооплачиваемую работу,

уподобясь дворнику дяде Пете.

И судьба моя станет однажды книжкой,

потрёпанной вследствие бурь жестоких,

с небольшой фонетической одышкой,

соглашусь - для немногих.

* * *

Я думал, жизни, её лишений

с лихвою хватит, была бы жертвенна.

А её цена в череде крушений

напоминает про мюзикл Гершвина.

Я думал, что-что, а Арктика уцелеет,

а она пошла вся трещинами, взрыхлилась,

там медведи сгрудились в стадо, блеют.

Глубина вселенская расступилась.

Я думал, Родина... Каждый атом

её чувствовал сердцем, порами.

А она сравнима с протекторатом,

расхищаемым мародёрами.

А ещё я думал, что время лечит,

сам подчас лучшел от его лечения.

А оно позорному не перечит

направлению своего течения.

НАД СТРОЧКОЙ ДРУГА

1

Когда-то оглядкой

я брезговал, жил налегке

и тёмной лошадкой

был в том вороном табунке.

Как путнику пламень

в намоленному на вышине

гнезде далай-ламы,

так с улицы виделось мне

на кухне конфорки

с фиалковым отсветом дрожь,

где нынче задворки

срезает бульдозерный нож.

Всех матриц подкорки

с собой на погост не возьмёшь.

2

В убогой глубинке

нас на лето стригли под ноль

ручною машинкой,

всегда причинявшею боль.

В седые морозы,

каких не бывает теперь,

мы вместо глюкозы

хлебали кисельную серь.

А в оттепель щепки

неслись по косицам-ручьям.

Ворсистые кепки

нам снились тогда по ночам.

И полые слепки

небес доставались грачам.

3

За рык «пидарасы!»

зарвавшегося Хруща

ища поквитаться

мы жили на ощупь, ища

и видя мерцанье

забрезжившей было строки —

всё на расстоянье

лишь вытянутой руки.

Но нет - не даётся.

И ненаречённое впрок

впредь не наречётся.

Лишь нежности тяжкий оброк

в груди остаётся

от так и не найденных строк.

4

Мы ждали побудки,

как будто вокруг лагеря.

Мы брали попутки

за жабры в разгар декабря..

Когда ж в рукопашной

с божественным словом везло,

любой карандашный

огрызок - был наше стило.

Когда ж, может статься

наступит нежданная вмиг

пора расставаться

и с рюмкой, и с полкою книг,

хочу попытаться

успеть заглянуть в черновик.

5

Как долго мы плыли

по жизни, в волнах хоронясь.

Как крепко любили,

с подругой губами сходясь.

То лето пылило,

то рощи багрянились, но

на этот раз было

серебряным наше руно.

Совки, аргонавты,

мы свой завершаем поход

укором «не прав ты»

уставшему смахивать пот.

И были сипаты

бореи чухонских широт.

6

Накинув на плечи

сырой всё ещё дождевик,

я впитывал птичий

с наплывами шума язык.

И хоть в черепушке

банк данных, который там был,

как в нищенской кружке,

пошёл почему-то в распыл,

ты тёплую руку

на голову мне положи,

худую докуку,

как порчу, снимая с души.

Ведь нашу поруку

никто не разымет, скажи.

Р. S.

Пусть время таскает и нас, стариков, за вихры, но где-нибудь там, далеко - за распилом вселенной ещё берегутся и ландыши с поймы Пахры, клонимые ветром в саду золотые шары

и чёрные флоксы, забытые нами в пельменной.*

*вариация строки Александра Величанского (1940 — 1990)