Николай СОПЛЯКОВ

НУ И ЧУДЕСА

«Будьте прокляты эти сапоги», - думала Шурка, вытаскивая их один за другим из топкой, вонючей трясины. Старшина, когда примеряла их, говорила, что будешь летать как ласточка. И теперь вот ласточка тащит эту кирзуху через болото, еле волоча ноги. А еще и шестнадцатикилограммовая катушка телефонного провода. О, господи, да где ж это придумано, чтобы сапоги, катушка, автомат и бог знает еще чего. Да еще позади отделение девчат. И все это на тебе. Мамочка родная, прости меня, дуру, но за что на меня эта обуза. Ну зачем мне тащить эту Клавку-шпингалета. Она еле ноги передвигает. Слава Богу, хоть Людка с Дусей поддерживают. Господи, мужики, вояки! Где вы? Нас-то за что? Вон уже Анька кашлем зашлась. Тьфу ты, Анька. Не кашляй. Вот выйдем из леса, обойдем бендеровский район, тогда и кашляй на здоровье. Ночью кашель и вскрик за версту слышно. Кто знает, когда рассветает? А вон в лунном свете вроде бы хутор виднеется. Хоть бы наш.

Постучались тихо. Можно было бы и обойти, но уже все. Идти не в мочь.

- Откройте. Свои.

- Много вас своих шляется.

- Да нет, мы домой идем. Все! Война-то кончилась.

Дверь открыла старуха и, увидев звездочку на Шуркиной пилотке, сказала: «У тебя она кончилась, а мы кажий день воюем». Шурка, почувствовав теплоту в голосе хозяйки, попробовала навести мосты в диалоге:

- Тетенька, нам бы только ночь перебиться. Отдохнуть до утра.

- Ну, входите, чего уж там.

Согласия бабка могла бы не давать, так как за Шуркой уже вваливались такие же, как она, девчата. Одна за другой. Можно не считать. Десять девок. Шурка одиннадцатая. Все отделение в полном составе. Пусть кашляют, чихают, но все же живые. Галка в болоте тонула. Тянули всем скопом. Слава Богу, хоть вытянули. Серафима с Галкой хоть от кашля избавились. Хотя думали все. Не выживут. Спасибо, старшина случайный посоветовал, как воспаление легких лечить. Лечили мочой. Ничего, отошли. Господи, теперь хоть отдохнут. Но на всякий случай ППШа оставила на взводе. Будь что будет. Решительности Шурке не занимать. Уж не раз передергивала затвор, чтобы случайных одержимых останавливать. А вот так, чтобы с врагом, то нет. Да и откуда им взяться, если батальон правительственной связи только и занимался тем, чтобы связь была бесперебойной. А теперь вот оборвалась связь.

- Бурка - Бурка - Бурка. Шиш вот вам, а не Бурка. Тишина.

У рации кончились батареи. А провода тянуть некуда. Черт их знает, где там «Бурка»? «Бурка» - это позывной комбата.

Девчата приходили в себя медленно. Портянки уже полчаса кипятились в каком-то чане. Незнай какого века. Но запах стоял в мрачной и тесной комнатенке, вполне в соответствии с военным временем. Бабка уже раскочегарила печь и натаскала охапки три соломы. Ржавое корыто стояло посреди комнаты. Девчата полусонно смотрели в ожидании, когда в печи нагреется два двухведерных чугуна с водой.

Наконец вскипяченная вода была выдвинута на шесток, и девчата по очереди стали ополаскиваться в корыте. Процедура мытья головы была символичной, но ее хватило, чтобы немного унять досаждавший зуд. Утюг, наполненный углями, трещал на гимнастерках. Вернее трещали бельевые вши, спрятавшиеся в швах одежды. Их утюжили уже чуть отогревшие горе - связистки, потерявшие свои батальон. А место постоянной дислокации в Львове. Черт знает, где этот Львов?

После того, как угли были вытянуты из печи для утюга, а остатки дотлели, бабка запихнула солому в печь и нарочито сердито скомандовала: «А теперь быстро по очереди в печь»,- и воинственно потрясла березовым веником, только что ошпаренным кипятком. Девчата недоуменно поглядывали на жерло печи. Окрик бабки придал их действиям более быстрые движения. Первой полезла в печь самая кашлючая Анька. Остальные с недоумением и любопытством поглядывали на нее. Галка, еле сдерживая смех, высказала свои сомнения: «Анюта, смотри, разомлеешь, и задница обратно не пролезет. В печке победу будешь встречать. Анька в ответ буркнула: «Твоя не меньше», - уже из глубины печи.

Бабка, закатав рукава мужской рубахи, сидевшей на ней несколько мешковато, залезла по пояс в печь, и охаживала веником, визжавшую Аньку.

Последней парила Шурку. Шурка ни разу не ойкнула. Тело, охваченное теплом, блаженствовало, и она в темноте печи улыбалась сама себе, вспоминая свою баню, которая ютилась у ручья в далеком волжском селе Тростянка. Точно так же по-очереди, маманька охаживала веником, весь свой выводок в восемь детей. Каменка шипела, обдавая паром костлявые детские задницы. А здесь Шурке было просто сладостно тепло. Пара уже давно не было. Полуостывшие кирпичи отдали все тепло промокшим, продрогшим, дородным девичьим телесам.

За самоваром разморенные девки блаженствовали, распивая кипяток, заваренный чабрецом и липовым цветом, и с благодарностью поглядывали на хозяйку хутора, которая только после помывки представилась им бабкой Оксаной. У некоторых девчат от усталости и от недосыпа закрывались глаза. Почти двое суток лезли, черт знает через что.

Шурка посмотрела на Дуняшу - на вид самую бодрую, и спокойно сказала: «Возьмешь ППШа и отдежуришь два часа у входа. Потом разбудишь меня. Люда, будешь третьей. А там смотри, кто громче всех будет храпеть, того и поднимай». Дуняша безропотно взяла автомат и пришикнула на девчат:

- Кончай чаи гонять. Отбой. Ишь, разомлели.

Разлеглись вповалку. Самых чахоточных загнали на печь. Трое улеглись на полатях. Шурка с Людкой растянулись на куче какого-то тряпья прямо на полу. Шурка в полудреме вспомнила о портянках в чане и тут же провалилась в глубокий сон. Проснулась от легкого прикосновения руки. Вскочила как по тревоге, шаря рукой автомат. Но увидев Дуняшу, поняла, что пора вставать. Та в свою очередь тихо шептала:

- Шур, вставай, а то я совсем сомлела.

Шурка протерла глаза. Улыбка блуждала по ее лицу.

- А мне картошка снилась. В мундире. Целый чугунок, - прошептала она и, встряхнув головой. Встала, потянулась и, взяв автомат, скомандовала: «Живо спать». И только после того, как улеглась Дуняша, увидела, как бабка Оксана выжимала последнюю портянку. Остальные висели на веревке, натянутой вокруг печи.

- Бабуль, притомили мы Вас? - участливо спросила Шурка, усаживаясь на табурет у двери и положила ППШа на колени. Бабушка устало посмотрела на нее и тихо угрюмо промолвили:

- Может быть, и мои где мыкаются. Бог даст, кто и поможет. Двух дочек еще в сорок втором в немчуру угнали. А сам-то в сорок первом как ушел, так и ни слуху, ни весточки. Ох, возвернется, что я ему скажу?

И посмотрела туда, где только сейчас Шурка разглядела фотографию. С нее смотрело хмурое волевое лицо. Взгляд исподлобья как бы укорял за невыполненный наказ.

Бабушка прилегла рядом с девчатами, и чуть поворочавшись, заснула. Шурка при свете лучины видела, как она чему-то улыбается во сне. Шурке стало спокойно. Она была рада, что наконец-то девчата отдохнут. Теперь будет легче продвигаться к своим. Побыстрее пройдут места, где хозяйствовали бендеровцы. А они, сказывают, не щадят даже тех, кто не только служил в Красной Армии, но и если хоть чуть выказывал сочувствие Советам и не помогал немецким властям во время оккупации.

- Господи! Хоть бы добраться до своих.

Люда долго не могла очухаться от сна, а когда поняла, что время заступать ей, нехотя поднялась. Шумно глотнула из ковша холодной воды, и покорно взяв автомат, уселась на табурет, нагретый Шуркой, и мечтательно зевнув, сказала: «Эх, еще бы по часику на каждый глазок», - и тут же прошептала: «Ну, чего застыла, ложись. Завтра тебе опять тащить нас дур». Шурка безропотно повиновалась бурчанию Люды и, улыбаясь, улеглась на полу.

Проснулась, когда уже свет блуждал по ее лицу. Рядом спала Люда. На табурете у двери сидела Анна, расчесывая волосы гребнем. В углу кто-то из девчат наматывал на ноги портянки и обувал просушенные сапоги. Постепенно все бабье царство пришло в движение, и часам к одиннадцати дня на это воинство можно было смотреть с долей оптимизма. Шурка, уже одетая по всей форме, поймала себя на мысли, что теперь-то уж точно дойдем.

Бабка Оксана внимательно оглядела ладные фигуры девчат и, порывшись в старом тряпье, валявшемся на полу, стала совать первую попавшуюся тряпку Шурке. Шурка, улыбаясь, стала отнекиваться.

- Что Вы, бабуль. Мы же одеты, обуты. Зачем нам это?

- А ты больно-то не щерься. Ишь, разулыбалась, - забурчала бабка Оксана.

- Бери и засунь под гимнастерку, чтоб живот побольше был. И девкам вели, раз ты у них старшая. Пусть все распухнут. А звездочки-то с погонами снимите. Случай чего, скажете, что из плена добираетесь домой, а форму, мол, солдаты дали. Автомат спрячь. Да и наганы тоже. Вы пукалками случай чего не защититесь. У них оружие-то, посерьезней, будет. А животатых бендеровцы, сказывают, не трогают, особенно если из плена. Уж больно им хочется, чтобы немецкая кровь по России гуляла. Коли встретиться доведется, так и скажете, что пробираетесь рожать. Чего рты-то пораззявили? Берите тряпье и делайте, что сказала.

Еще полчаса ушло на беременность. Катушки Шурка велела побросать на чердак. Черт с ней, с материальной частью. Отвечу.

Около двенадцати часов дня из подворья хутора вышла «беременная» команда.

Дуняша, поглядев на Шурку, еле сдерживая смех, ткнула ее в живот и рассмешила девчат тем, что у Шурки в животе сидит Гансик не менее, как на килограмм пять. На что Шурка резко ее оборвала:

- Ты за своим Адольфиком смотри, и ноги переставляй веселее. И уже всем:

- Подравнялись толстобрюхие и поживее вперед.

Без привала часа за четыре отмахали километров двенадцать. Изредка Шурка слышала, как кто-то за спиной чертыхался, споткнувшись о коряжину. Там где шли по лесу, было как-то спокойно. А вот как пошли перелесками, то выбирали дорогу покороче. Тогда Шурка шипела, чтобы передвигались быстрее, и сама прибавляла шаг. Замыкающей шла Дуняша, крепкая, ладная девка. Ей доставалось больше всех. Подталкивать отстающих и догонять дело нелегкое. Но так уж уговорились с самого начала. Когда стало слышно, что и Дуняша начала ругаться по матушке, то на одну, то на другую подружку, Шурка решила дать передых. Выбрала удобное место в редколесье, но с высокими зарослями папоротника. Отвела девок в сторону от тропы метров на тридцать, и они, как только Шурка остановилась, тут же попадали там, где стояли. Блаженные улыбки блуждали на лицах. Анька, ожившая после вчерашней бани, улыбаясь, заговорила первая:

- Ой, девоньки, как бы я разродилась прямо здесь и валялась бы до самого Покрова дня.

Тут же подала голос Клавка:

- Шур, а Щур. Ты кого ждешь-то? Мальчика или девочку?

Шурка, присев, стала стягивать с себя сапоги, чтобы дать отдыху ногам, поддержала подруг, рассуждая:

- Ну, судя по животу, который мне смастерила бабка Оксана, как пить - двойня. Вот пусть и будут мальчик и девочка.

- Эко тебя разнесло. Не раз не топтана, а яичко-то хочешь снести двухжелтковое.

- А ты откель знаешь? - съехидничала Анька. - В подглядки играла?

- Что зря, что ли ее старшина в наряд с собой ставил.

И все девки разом разразились смехом, вспомнив давний эпизод из фронтовой жизни, когда старшина ходил с огромным синяком под глазом, оправдываясь, что якобы наткнулся на сучок, но с месяц косился на Шурку и обходил ее стороной.

Смех девчат оборвался разом. В пяти метрах от них стояла подвода, с которой на них сурово смотрели три заросших щетиной мужика. От устали не заметили, что расположились рядом с чуть заметной лесной дорогой. Вдруг лицо одного озарилось широкой беззубой улыбкой. Он легко спрыгнул с подводы, держа в правой руке немецкий автомат и, сделав пару шагов в сторону девчат, наигранно весело заговорил:

- Яки гарные дивчины. Полюбуйтесь, хлопцы, як они справны. Вот уж наши лешаки возрадуются.

Шурка нарочито, не спеша, наматывала портянки, натягивала сапоги, обдумывая ситуацию. Пока она мучилась с сапогами, два других бородача спрыгнули с подводы и взяли в клещи девчат с двух сторон. Шурка медленно с громким вздохом поднялась, нарочито выпячивая живот на обозрение мужикам. Дуняша, последовав примеру Шурки, поднялась и с кокетливой улыбкой пропела:

- Да яки ж мы дивчины, дядички, коль брюхати, як телушки?

Девчата стали по очереди подниматься, а Анька, лежа на боку и прикрыв собой автомат, стала стонать, держась за живот двумя руками.

Видя, что перед ними безоружные, располневшие красноармейки, бородачи опустили оружие, но продолжали буравить девчат злобными взглядами.

- Як вас москали - коммуняки распузатили. И скилько ж вы комиссаров сробите? - сказал самый мрачный из бородачей.

Шурка, видя, что мужики расслабились, стараясь быть как можно спокойнее, убедительно заговорила:

- Да, какие москали, дядечки. С плену вот домой добираемся. Дали нам красноармейцы полуторку, а она зараза сломалась. Вот и добираемся на своих двоих. А форма, так это ж тоже красноармейцы подсобили. Свое-то все поизносилось. Нам бы, дядички, теперь не до дому, а хоть бы до первой повитухи.

Анька застонала еще громче и как настоящая роженица, изображала предродовые схватки. Беззубый покосился на нее и тут же расплылся в улыбке:

- Так яких же вы нимчиков нарожаете? Вот уж подмога москалям. Он хотел сказать еще что-то, но мрачный бородач остановил его:

- Ты что, Петро, собрался у них роды принимать. Пришьем их, сук, и поехали. Некогда байки петь.

Беззубый Петро зыркнул на него глазом и резко бросил:

- Ты что, Степан, не знаешь, что я с дивчинами не воюю. Нехай рожают. Их сами москальские комиссары в Сибири сгноят вместе с выблядками, - и пошел к подводе. Его напарники недобро-похотливо оглядели девчат и как бы нехотя пошли за ним.

Онемевшие девчата смотрели им вслед, не веря в так удачно завершившуюся встречу. Тем не менее, подвода тронулась, и бородачи стали удаляться. Когда подвода скрылась из виду в редколесье, Шурка пересохшими губами полушепотом скомандовала:

- Ну-ка, девки живо собирайтесь.

И только тогда заметили, как Анька зашлась в тихой истерике, и вся, дрожа всхлипывала не в силах удержаться от трясучки. Девчата обступили ее, подняли с земли, и успокаивали, как могли. Анька, выпив полфляжки воды, стуча зубами о горлышко, немного успокоилась, и «беременная» команда вновь тронулась на восток.

Ночь застала их в перелеске, и они, не разводя, костра, проспали до рассвета, тесно прижавшись животами друг к другу. А как только чуть показалось солнышко, снова двинулись в путь. Часам к семи утра наткнулись на большое село. Минут двадцать наблюдали из кустарника за тем, что происходит на улицах.

Село пробуждалось. То здесь, то там стали появляться красноармейцы. Вот заурчала полуторка, вытягивая из одного двора пушку. Обрадованные девчата заспешили в село. На них с удивлением смотрели красноармейцы. Шурка увидела полусонного капитана и заспешила к нему с докладом. Капитан, увидев ее, преобразился и недоуменно смотрел на шустро подлетевшую, явно на сносях, девушку в солдатской форме.

Шурка, отдав честь, лихо прищелкнула каблуком и отрапортовала:

- Товарищ капитан! Отделение 64-го батальона правительственной связи, в составе одиннадцати человек добирается до места дислокации батальона. Командир отделения сержант Финогева. - И уже просяще:

- Товарищ капитан, отправьте нас в батальон.

Капитан оглядел Шурку и пробурчал:

- Что-то я не вижу сержанта. Где погоны?

- Так ведь, товарищ капитан, через бендеровские места пробирались. Опасно при погонах-то.

- А у вас, что в батальоне сто процентная беременность?

- Никак нет, товарищ капитан, это для маскировки, чтоб мужики не приставали.

Капитан хмыкнул и спросил:

- Вам куда?

- Нам бы до Львова, товарищ капитан.

Капитан огляделся по сторонам и, увидев проходившего мимо старшину, окрикнул:

- Тищенко, организуй роженицам машину до Львова. Пошли Соловьева, он вмиг домчит. Только предупреди, чтоб не растряс. А то без правительственной связи останемся.

Девчата шумно со смехом забрались в кузов. Шурка поблагодарила старшину Тищенко, руководившего посадкой. Попрощалась с ним и ловко, вскочив на колесо, перемахнула через борт и вдруг услышала:

- Шура! Финогева! - Это донеслось с улицы. Не успев сесть па лавку, в кузове, Шурка обернулась на голос и обомлела, узнав в бравом красноармейце своего земляка, одноклассника Сергея Волынкина. Шурка не успела обрадоваться встрече с одноклассником, как ее лицо покрылось краской стыда. Она вспомнила, в каком виде она сейчас предстала перед Сергеем. Шурка замешкалась, сделала вид, что не узнала красноармейца и, крикнув: «Поехали»,- села на лавку, и тут же заревела во весь голос.

Подруги недоуменно смотрели на нее и успокаивали, как могли.

- Шур, да ты что? Мы же едем домой.

- Шура, да радоваться же надо.

Шурка ревела еще громче, причитая:

- Да я же земляка встретила. Да он же мой одноклассник. Да, как же я теперь домой к мамане покажусь. Позор-то теперь на все село. Да как же, спросят, ты с пузом воевала?

Шурка ревела, а сама выдергивала тряпье из-под гимнастерки и бросала на пол кузова. Девчата немедля последовали ее примеру, не переставая утешать ее.

Перед Львовой Шурка успокоилась. А в Львове, когда на глазах у изумленного водителя из кузова выпрыгивали стройные, веселые деичата, тот от удивления открыл рот и забормотал: «Ну и чудеса».

К нему подскочила озорная Дуська и, чмокнув в щеку, весело прощебетела:

- Передай капитану привет. Скажи, что всех довез и растряс.

Девчата хохотали, а водитель, выруливая на дорогу, все удивлялся: «Ну и чудеса».