Людмила АБАЕВА

У ГОРНЕГО ПОРОГА

* * *

О, эти поля-нелюдимы

с российской кручиной всерьёз,

по небу бредут пилигримы

с котомками, полными слез.

Безбрежная слёзная жатва,

бескрайняя нищая рожь -

всё примешь в себя безвозвратно

и душу вконец изведёшь.

Казалось, к чему бы тащиться

в такую тягучую глушь,

чтоб долгой печалью упиться

из невысыхающих луж,

чтоб в эту слепую равнину

попасться, как в сети Ловца,

и жизни своей паутину

легко отвести от лица.

...Пока у погоды погоды

старухи угрюмые ждут,

недвижные движутся годы

в холодный и вечный приют.

НОЧЬЮ

Не пойму я, что творится, —

то ли долгим клювом птица

за полночь стучит в стекло,

то ли небо протекло

и теперь на крышу плещет,

то ли ветер веткой хлещет

в тёмное моё окно...

Взглянешь - мёртво, тени длинны,

за озябшею осиной

светит тихая звезда

ниоткуда в никуда.

* * *

В резной мерцающей глуби ночного сада

роятся ропоты и теплится лампада

луны пред образом сверкающих небес,

растущих надо всем как первозданный лес.

И трепещу я - лист средь листьев сада!

* * *

И всё мне помнится, как ото всех тайком

по аспидной доске крошащимся мелком,

не одолев внезапного волненья,

я первое пишу стихотворенье.

О, как дрожит божественно рука!

А в синеве окна нездешняя звезда

всё медлит и влечёт неведомо куда -

мерцающий мелок в руке незримой Бога,

моя душа у горнего порога,

что смотрит на меня издалека.

ПИСЬМА В ИЕРУСАЛИМ

*

...ночь высока, превыше гор Синая,

неодолима, словно боль в груди.

С тех пор, как ты уехала, родная,

во всей Москве мне не к кому идти.

Мне некуда и незачем - не скука,

не одиночеством вослед тебе укор,

но тяжесть неподъемная - разлука,

но в пустоту - сердечный разговор.

*

... в России - осень. Я нищаю с ней

до голого, немеющего быта,

ещё дышу, но каждым днем убита -

судьба дарила, чтоб отнять верней.

И в доме полусумрак, полудрожь,

незрячие и пыльные проёмы

зеркал пугающих.

Скорей с ума сойдёшь,

чем возвратишь уют и радость дому

покинутому.

И одна в тиши

всё вью и вью клубок воспоминаний,

где жизнь кипит и пестротою манит.

Но стоит оглядеться - ни души.

*

...всё то же - улица, аптека,

ночь - путь затверженный, один.

И тщетно ищешь человека.

Здесь только журавлиный клин

изгнанников - длиннее века.

*

... нет больше слез, лишь бесконечно жаль

детей и птиц в ненастную погоду.

Жестокий век сменяет время года -

о том печаль.

ДВОЕ

Уже в лесах начался листьев вычет,

чтоб дать дорогу новому...

Дыша

раздорами, вошедшими в обычай,

они ещё пытались удержать

друг друга, горячась, как дети,

и незаметно перешли черту,

когда, до сокровенного раздеты,

увидели друг в друге пустоту...

* * *

Из глубины взыскующих ночей

всё слышу зов мучительный ничей,

он словно изнутри меня тревожит -

так сон кошмарный мучит наяву,

так ветер бередит в садах листву,

и я шепчу невольное: «О Боже...»

Ни зги вокруг, в дыму плывёт луна,

и кажется, я навсегда одна,

лишь плачет вдалеке ночная птица,

и вдруг в чужой недвижной тишине

я ощутила ясно - Бог во мне,

а я Его пленила, как темница.

Я жизнь живу как будто на краю

и потому гнезда себе не вью,

что время злое всё нещадно рушит,

удел земного - пепел и зола,

и я себя от мира берегла,

нетленную вынянчивая душу.

Но мне сейчас открылось - Боже мой,

Ты жив во мне, как я жива Тобой,

но встрече нашей никогда не сбыться,

ведь пуще холод мой любого зла,

и окровавил Ты свои крыла,

стремясь вовне, как из неволи птица.

Не оттого ль и церковь на крови,

что любим мы, не ведая любви,

и сей обман от века не нарушим?

...И среди звезд, тоскуя и скорбя,

Зовущего я позвала Тебя

и отворила замкнутую душу.

ПАСХА

И с первым полуночным звоном

Под куполом звёзды зажглись,

Где облака дивная крона

Растёт в невозможную высь.

А следом и ветры, и хоры

Свои вознесли голоса

В живые объятья простора,

В тоскующие небеса.

И толпы в едином дыханье,

И свечи, разящие тьму...

Но кто я одна в мирозданье,

И слезы мои почему?

Быть может, среди ликованья

Здесь каждый душой ощутил

Прощение и целованье,

И тяжесть божественных крыл...