Дарья БОРЗАКОВАПИСЬМАДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА: СЛАВА НИКИТА МИША МАКЕЮШКА 1.Стол. На столе ворох бумаг и фотография в рамке. За столом старик. Читает письма.
СЛАВА. Здравствуй, мама. Это я, Слава, твой сын, пишу тебе. Спасибо за свитер, очень тёплый. Правда против морозов в русских лесах, он словно осиновый лист. Но всё равно спасибо. Сейчас я в госпитале. У меня почти по всему телу... ну. в общем не важно. Не надо о плохом. Главное, что жив. Ты не смотри, что подчерк неровный, всё в порядке... НИКИТА. Солнышко моё, как ты? Октябриночка, я по тебе очень скучаю. Только мысли о тебе поддерживают меня. Спасибо тебе, что ждёшь меня. Знаешь, девушка моего друга и ушла к другому, не поверила, что солдат вернётся. А ты ждёшь. Любимая, я вернусь, обещаю тебе. Обещаю! СЛАВА. Вы-то как? Как отец? А Октябрина, сестрёнка моя, как? НИКИТА. Мне почти нечего есть. Кажется в хлебе, который я ем, даже зёрнышка ржи нет, сплошные отруби или ещё что похуже. Но мысли о тебе помогают мне справляться и с голодом. СЛАВА. Ты мне побольше рассказывай, я по вам очень скучаю. По овчарке нашей Клёпе тоже. Она жива ещё? Ну, конечно, жива - я ж когда уезжал, она совсем щеночком была. НИКИТА. Знаешь, к нам недавно приводили женщин. Для поддержания боевого духа солдат. Они, ну... Они предлагали себя. И мои друзья... Но ты не думай, я тебе верен. Жди, я вернусь и тогда у нас будут дети. Много-много, да? МИША. Отец, ты был прав. Главное - это любовь к Родине. Я понял это странно как-то. Вот с утра голову другу забинтовывал и понял. Понял, что главное убить немцев. Главное - убить их раньше, чем они успеют убить нас. Раньше, чем они возьмут нашу Родину. СЛАВА. По нормальной еде тоже скучаю. Помнишь, ты варила картошку, а мы с Мишкой её сразу съедали. Вмиг. За несколько секунд. И так вкусно было... А здесь у всей еды вкус такой противный, как... как у грязи. Есть невозможно. МИША. Я тебе не рассказывал, как-то не по себе было... Месяц назад меня тяжело ранили и я четыре часа лежал в грязи посреди леса, пока меня свои не подобрали. И вот, когда я там лежал, я какбудто почувствовал то, что чувствует земля. Вот только тогда понял, что такое родная земля. НИКИТА. Я тебя люблю, милая. Люблю и скучаю. Мне тяжело, но я выдержу, ты только жди. Я все, что угодно, главное, чтобы ты ждала меня. МИША. Отец. У меня нет ноги. Не хочу писать об этом. Она как будто все еще есть, я как будто даже шевелю ей, а потом смотрю - ее нет... Ты только матери не говори, ладно? Не хочу, чтобы она плакала. Я не плачу. Я стараюсь. СЛАВА. А Мишку я уже очень давно не видел. Мам, он пишет? Я верю, что мы еще встретимся. Никиту не видел тоже. Если от него есть вести, напиши, что я вернусь и мы еще погуляем на его с Октябринкой свадьбе. Напиши, что все хорошо будет. МИША. Ваш сын, Михаил. НИКИТА. Люблю,твой Никита. СЛАВА. Слава.
Старик берет фотографию, разговаривает с портретом умершей жены.
МАКЕЮШКА. Им же надо помочь. Да, дорогая? Надо, чтобы они воевали дальше. Надо, чтобы они не отчаивались... Я сам уже отчаялся. Пусть хотя бы они... Они воюют, сами, наверное, не зная, за что. Они ждут конца войны, чтобы вернуться домой, только вот возвращаться уже не к чему, не к кому.
Старик пишет письма.
(Славе.) Сынок, что с тобой? Что с тобой, родной мой? Что-то серьезное? Напиши, я же волнуюсь за тебя и отец тоже. Но ты держись, главное, что ты жив, Славушка. (Никите.) Здравствуй, Никиточка. Миленький ты мой, любимый мой, конечно, я жду тебя. И всегда буду ждать. Я знаю, что ты вернешься. (Славе.) С нами все хорошо. Холодно, конечно, и есть почти нечего, но ты не волнуйся. Мы справимся. Отец жив-здоров, я тоже. Октябрина ждет Никиту, бедняжка измучалась вся. Но все равно любит и ждет. как и мы тебя, сыночек. (Никите.) Нам кушать тоже нечего. Война. Никита, когда закончится война, когда ты вернешься, у нас будет самая лучшая свадьба в мире. И еды там будет столько, сколько захочешь. (Славе.) Что я могу рассказать? Все мы живы, крутимся, как можем. Клёпа тоже жива, бегает себе, хвостом виляет. Тощая, правда, но верная, дом охраняет. Мы ее однажды хотели съесть - совсем ничего съестного не было. Но сдержались. Да и что в ней есть-то? Кожа да кости. (Никите.) Спасибо тебе, родной мой. Ты у меня самый лучший, самый хороший. Я сына тебе рожу, когда вернешься. И девочку, хочешь? Детей будет много-много,сколько захочешь. (Мише.) Я рад, сын. Рад, что мой сын с честью носит фамилию Ложкиных. Настоящим мужчиной будь, сын. За родную землю. Я патриот, мой отец был патриотом и ты должен быть. (Славе.) Славушка, будет еще картошка, и сало будет, и соленые огурцы. Ты их любил, помнишь? Будет еще все. Только живым возвращайся. (Мише.) Родная земля - это не то. Михаил, родная земля, Родина - это люди: родители, дети, братья, сестры, друзья, соседи. Родная земля - это те места, где тебе спокойно, где ты нужен, где ты свой. Родина, сын, - это самое близкое. Родина, это как мать. (Никите.) Я жду. Я люблю и жду тебя, ты только верь. Веришь? Верь! Я ведь правда жду. Я жду тебя, любимый. Возвращайся скорее, ты мне очень нужен. Мне плохо без тебя. (Мише.) Не плачь, сын. Держись. Нам с матерью ты дороже всех, даже без ноги. Ты главное держись. Будь сильным. (Славе.) Мишенька пишет. С ним все в порядке, он сейчас тоже в госпитале, но ты не волнуйся, ничего серьезного. (Портрету жены.) Если не считать потерянной ноги. (Славе.) Вы обязательно встретитесь. Война скоро закончится, ты верь только. Мы с отцом верим. И ты верь. (Мише.) Ложкин А. (Никите.) Люблю, твоя Октябрина. (Славе.) Твоя мать, Зинаида Ложкина.
Старик кладет письма в конверты, берет их и уходит. Ближайшая почта только в следующей деревне, путь неблизкий. Так что поторопиться стоит.
2
Стол. На столе ворох бумаг и фотография в рамке. За столом старик. Смотрит на письма.
МАКЕЮШКА, Вот, дорогая, ворох писем (подбрасывает письма и они кружась, как осенние листья, снова возвращаются на стол). Ворох писем для никого. Письма для тех, кого уже нет. Письма для покойников. (Берет одно письмо.) Вот от Славы. Слава... Помнишь его? Еще маленьким крепкий такой был, богатырь. Все по двору бегал и с соседскими мальчишками дрался. А сейчас возмужал. Высокий стал, плечистый. Он матери своей пишет. Моей сестре Зине. Помнишь Зину? (Берет второе письмо.) А вот от Миши. Это брат его. Славин в смысле. Он всегда веселым был, сколько его помню. Глазки большие, светлые, волосы взъерошены и улыбка до ушей - вот и весь Мишка. Добрый он. Только когда в армию пошел, серьезным стал. потрепала, видать, война. Мишка отцу пишет. Андрею, мужу Зининому. Ну, его ты, наверное, не помнишь. Он суровый был и молчаливый, его мало кто из наших помнит. Он от голода умер, ещё, вроде, болезнь какая-то была. Ну, которая слабее всё тело делает. Зина через полгода вслед за ним в могилу легла. Не смогла без мужа-то, тяжело ей пришлось тогда. (Берёт третье письмо.) А вот от Никиты. Соседский мальчишка, ну, его ты точно должна помнить? Кареглазый, в очках такой. Октябринкин жених. Он ей пишет, любимой своей. Только и ее уж нет. В смысле, она есть, только здесь её нет. Не дождалась она его, замуж вышла. За инженера, кажется. И в Казахстан укатила. Ни строчки от неё не получил с тех пор, ни словечка. Я за неё пишу. Никитка не пережил бы, я точно знаю. Октябрина для него спасение просто. Он ради неё всё что угодно. (Помолчав немного.) Мне за них не просто писать. Ты не думай, что я это ради забавы. Мне и самому это не легко. Я сразу о них вспоминаю. У меня их лица перед глазами сразу. Слезы сами собой из глаз... А не писать не могу. Не могу и всё. Я же писатель. Меня сейчас почти не печатают. Труд писателей нынче не в цене. А когда письма пишу, чувствую, что нужное что-то делаю. Им, молодым, это нужно. Им же надо помочь, духом что б сильнее были. Чтобы верили, что их дома ждут. Чтобы было за что воевать-то. Вот и пишу. Да чтобы и самому с ума не сойти. Одному в этом доме.
3.
Стол. На столе ворох бумаг и фотография в рамке. За столом старик. Читает письма.
МИША. Отец, здравствуй. Как вы? Извините, что пишу мало. В лесу мы. Холодно, блин. Да и... Просто человеческого тепла не хватает. НИКИТА. ...У меня какие-то галлюцинации, что ли. Ты мне всё время кажешься. Ты всё время со мной как-то рядом. Я, куда бы ни шёл, боковым зрением вижу - ты. Ты, любимая. А позавчера я ночью проснулся и как будто услышал твой голос. Ты пела песню, эту, твою любимую, про цветы. МАКЕЮШКА (Никите). Васильки? Помню. Знаешь, а ты мне снишься. Всё время. Почти каждую ночь. Ты в моих снах красивый такой, со своей улыбкой. Люблю твою улыбку. Люблю тебя. МИША. Жестокость такая вокруг. Как люди так могут? Отец, а зачем мы воюем? Зачем, а? НИКИТА. Ты такая красивая. Я твою фотографию ближе к сердцу всегда. Так что ты всегда со мной. МАКЕЮШКА (Мише). Нужно, сын. Так надо. За Сталина, за людей. Надо, чтобы немцев здесь не было. Пусть в Германии своей сидят, ироды проклятые. МИША. Я устал. Мне тяжело без людей. Тепла не хватает. Нет, обогреватель-то у меня есть, но тепла не хватает, понимаешь?
МАКЕЮШКА. Всё, больше не могу!
Сбрасывает письма со стола, идёт к шкафу. По дороге спотыкается о большую ветку с обглоданной корой, отпиннывает её.
После Капы осталась. Всё никак не выброшу. (Пауза.) Хорошая собака была. Андрей её очень любил, заботился очень. (Пауза.) Как он помер, так её и съели.
Идет к шкафу. Достаёт из него большую перевязанную старой бечевкой стопку писем.
Вот! (Швыряет стопку на пол.) Вот, Люба, видишь, сколько их?! Много! (Подбирает письма и медленно идёт к столу.) И каждое из них я прочёл. Строчку за строчкой. И на каждое отвечал. (Кладёт стопку на стол.) Отвечал, выдавая умерших за живых. Живых... Мёртвых... Это грех? Грех. (Пауза. Потом резко наваливается на стопку писем, будто пытаясь раздавить её.) Да провалились бы вы пропадом! Все! Все до единого!
Обессилено падает на стул. Рукой сметает письма на пол. Ставит фотографию жены на середину стола.
Всё, любимая, больше никаких писем. Больше никаких. Хватит с меня.
4.
Старик лежит на диване, обмахиваясь, как веером, колодой карт. На столе аккуратно сложены несколько писем.
МАКЕЮШКА. Ля-ля-ля... Видишь, милая, я держусь. Уже два месяца, одну неделю и четыре дня я не пишу письма. Читать читаю, а ответы не пишу. Хотя, что вру-то, уже даже не читаю. Раньше читал, но когда похоронка пришла... Помнишь, я в тот день все его письма сжёг. И все его вещи тоже. Славка... Славка, блин, жалко парня. И родителей у него нет - похоронить некому. Мне он, вроде, и племянник, да денег-то нет. Хотя, наверное, хорошо, что родители умерли. Плакать не будут. Расстраиваться некому, только мне разве что... Да я привык Уже. Похорон за свою жизнь я столько видел... А Мишка и не узнает. Не напишу, пусть живёт спокойно - Славку не вернуть уже.
Встаёт, идёт к столу.
Мишка... Что последнее писал Мишка? (Берёт письмо.) МИША. Отец, я женюсь! Всё, я уже решил. Прости меня Прости. Домой не вернусь. Ну, может, когда-нибудь. Я встретил девушку, медсестру. Её Дашенькой зовут. Она пока я в госпитале лежал, всё время со мной была. Она такая знаешь, она самая лучшая. А потом мы... МАКЕЮШКА. Ладно. Хоть один счастлив. Хоть один. Хоть кто-то. А вот от Никиты что-то давно писем нет. Умер что лн? Да нет. Почему-то кажется, что он жив.
Кладёт письмо обратно и направляется к дивану. Входит Никита.
НИКИТА. О! Дядь Макей! Здрасьте! МАКЕЮШКА. Здравствуй, Ник-кит-та... НИКИТА. Вернулся я! Ну вы чего, дядь Макей? МАКЕЮШКА. Никита, ты... Ты, как здесь? НИКИТА. А где все-то, дядь? МАКЕЮШКА. Нет никого. НИКИТА. В смысле? Эй? МАКЕЮШКА. Никого, Никита, никого...
|