Владимир КОРОБОВ

ТА-РА-РА-БУМБИЯ

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА*:

ЮРИЙ СЕРГЕЕВИЧ - научный сотрудник.

ЛИЛЯ - экскурсовод.

ЕРМОЛАЕВ - новый директор музея.

НАТАЛЬЯ ИВАНОВНА - заместитель директора.

ИОСИФ (РОТШИЛЬД) - главный хранитель.

ПЕТРОВИЧ - завхоз, он же сторож.

ДИМОЧКА,

ЮЛЕЧКА - практиканты.

ПЕРВЫЙ ЧЕХОВЕД

ВТОРОЙ ЧЕХОВЕД

ТРЕТИЙ ЧЕХОВЕД

МИЛИЦИОНЕР

ГОСТИ

Действие происходит в паши дни в Доме-музее А, П. Чехова в Ялте. Между первым и вторым действием проходит около года.

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

КАРТИНА ПЕРВАЯ

Начало осени. За деревьями сада смутно виднеется дом Чехова в Ялте. Сад поник после сильной бури. На дорожках и куртинах валяются сломленные ветки, листья, мусор, обрывки афиш. Еще слышны порывы ветра. Возле скамьи накренилась береза, рядом - садовый инвентарь. На скамье сидит Юрий Сергеевич. Он слегка пьян. В глубине сада притаилась фигура человека в плаще и шляпе.

ЮРИЙ СЕРГЕЕВИЧ (прислушивается). Как тревожно шумит ветер... Кажется, еще немного, и этот старый сад сорвется с места, словно корабль, и уплывет далеко-далеко, где нет ни меня, ни их, никого... (Смотрит на сломленную березу.) Бедное дерево... А ведь еще совсем недавно я посадил его вот этими руками. Я был тогда молод и, кажется, счастлив. Когда это было? Впрочем, не все ли равно... (Достает бутылку, отхлебывает из горла.)

Незнакомец высовывается из-за кустов, фотографирует.

Та-ра-ра-бумбия... сижу на тумбе я... (Пьет.)

В сад входит Лиля. Тихо подходит к Юрию Сергеевичу, останавливается у него за спиной.

ЛИЛЯ. Это дурной знак.

ЮРИЙ СЕРГЕЕВИЧ (вздрагивает от неожиданности). А! (Лиле.) Это вы... (Прячет бутылку.) Что вы хотите этим сказать?

ЛИЛЯ. На моей памяти такая буря случилась в саду впервые - это дурной знак. Но, слава Богу, ветер почти утих. (Смотрит на сломленное дерево.) Жалко березку... Как там у Чехова? О Земле - на другой планете через тысячу лет: ты помнишь то белое дерево - березу?

ЮРИЙ СЕРГЕЕВИЧ. Нет, не помню. Забыл.

Незнакомец рассматривает их в бинокль.

ЛИЛЯ. А я хорошо помню тот день, когда вы посадили эту березу. Была весна. Вы привезли саженец из Ботанического сада и были так счастливы, словно держали на руках только что родившегося ребенка. В тот день я провела свою первую экскурсию. И все казалось тогда таким необычным, значительным, новым - и этот сад, и дом, и вы, и березка... Каждое чеховское слово я произносила, как заклинание, твердо веря, что оно способно изменить жизнь к лучшему. Но прошло несколько лет, и я устала повторять одни и те же слова. За это время их сказано было столько, сколько опало листьев с этих ветвей...

Пауза.

И теперь я вожу экскурсии с равнодушием и больше не верю.

ЮРИЙ СЕРГЕЕВИЧ (дразнит, произнося слова Ирины из пьесы Чехова «Три сестры»). «...О, я несчастная... Не могу я работать, не стану работать. Довольно! Довольно! Была телеграфисткой, теперь служу в городской управе и ненавижу и презираю все, что только мне дают делать... Мне уже двадцать четвертый год, работаю уже давно, и мозг высох, похудела, подурнела, постарела, и ничего, ничего... а время идет, и все кажется, что уходишь от настоящей жизни... уходишь все дальше и дальше... в какую-то пропасть...»

Лиля тихо плачет.

(Смутившись.) Простите меня. (Встает, обнимает Лилю за плечи.)

Незнакомец фотографирует.

Милая моя, прекрасная... я все понимаю... (С досадой.) Идиотская привычка думать и говорить цитатами! Вы проработали в этом музее пять лет, а я - пятнадцать. Если бы вы только знали, какая это мука - тратить из года в год свою жизнь на то, чтобы заучить до интимных подробностей жизнь чужую, словно ты подсмотрел ее в замочную скважину, и в итоге - превратиться в говорящего попугая, ходячую цитату из уважаемого Антона Павловича...

Пауза.

Будь проклято это место!

ЛИЛЯ. Побойтесь Бога.

ЮРИЙ СЕРГЕЕВИЧ. Чехов его не боялся и нам не велел.

ЛИЛЯ (отстраняется). Вы пьяны.

ЮРИЙ СЕРГЕЕВИЧ. Есть немного... (Ёрничая.) Назюзюкался Иван Романович... Ноль с минусом ему за поведение... (Виновато.) Опять заносит, черт бы меня побрал! (Садится, пьет.) Та-ра-ра-бумбия... сижу на тумбе я... (Протягивает бутылку Лиле.) Одолжайтесь. Коньяк успокаивает.

ЛИЛЯ. Если вы не перестанете пить, я уйду.

ЮРИЙ СЕРГЕЕВИЧ (резко встает). Не уходите, прошу вас! Побудьте со мной, поговорите. Или поругайте меня, что ли... Видите, я больше не пью. Баста! (Отходит в сторону, бросает недопитую бутылку в кусты, за которыми скрывается незнакомец.)

Из кустов: «Aй!»

Кажется, кто-то вскрикнул? (Оглядывается.)

ЛИЛЯ. Наверное, птица. (Подходит к сломленной березе, отламывает веточку, садится на скамью.) Сохраню на память.

Из глубины сада доносятся звуки скрипки.

ЮРИЙ СЕРГЕЕВИЧ (прислушивается). Ротшильд играет. Странный он человек... Как-то подходит ко мне и грустно так говорит: «У нас в музее завелись жучки-притворяшки». (Смеется.) Жучки-притворяшки. Очень актуально для нашего коллектива.

ЛИЛЯ. Зачем вы дразните бедного старика Ротшильдом?

ЮРИЙ СЕРГЕЕВИЧ. Сам не знаю. Все мы тут немножко чеховские герои: Ротшильды, Чебутыкины, Соленые... Разве не так? Особенно - Соленые. Этих в нашем городишке, что огурцов в бочке. И все - соленые.

ЛИЛЯ. Противно вас слушать.

ЮРИЙ СЕРГЕЕВИЧ (нервно прохаживается по дорожке). Это гиблое, заколдованное место, уверяю вас...

Пауза.

Чехов мечтал написать хороший водевиль и с блеском осуществил задуманное. Но позабыл при этом поставить точку, а жизнь продолжила и развила открытые им положения и лица. Его персонажи размножились, как микробы, порождая на свет своих двойников, а те, в свою очередь, расплодили себе подобных. Мы говорим - дом Чехова, сад Чехова... и не понимаем, что по сути живем в городе Чехова, а не в городе просто, в котором прогуливались когда-то обыватели, грешили когда-то... Не слишком ли удобную границу во времени мы хотим провести для себя этим осторожненьким «когда-то»?! Мол, сейчас все по-другому. Мы и есть те самые люди, о которых мечтал хозяин этого дома - и душа-то у нас прекрасная, и одежда, и мысли. (Язвительно.) Особенно - мысли!

Звуки скрипки.

Не-ет, и сегодня снуют по чеховскому городку чеховские человечки, плетут интриги, лезут в градоначальники, упиваются собственной властью, обделывают втихаря свои грязные делишки, лгут, сплетничают, воруют...

ЛИЛЯ (курит). Пьют, философствуют...

ЮРИЙ СЕРГЕЕВИЧ (смотрит на Лилю). Курят... Разнообразят свою жизнь картами... (Сбивается на чеховский текст.) «...И жены обманывают мужей, а мужья лгут, делают вид, что ничего не видят... и неотразимо пошлое влияние гнетет детей, и искра божья гаснет в них, и они становятся такими же жалкими, похожими друг на друга мертвецами... »

ЛИЛЯ. Это из другой оперы.

ЮРИЙ СЕРГЕЕВИЧ (останавливается). Опять зарапортовался. (Берет метлу.) Пора приниматься за дело. (Подметает дорожки.) Вот мое истинное призвание.

Долгая пауза. Из глубины сада звучит <<Элегия>> Массне.

ЛИЛЯ. Все прошло... все прошло... (Встает.) Неужели всё? Ведь было что-то, было и есть. Этот сад, этот дом, мы с вами... Порой мне кажется, что я не смогу прожить и дня без этого сада, без жимолости весной, когда всё в росе и окутано горьковатым цветением, словно тайной. Как легко и свободно дышится здесь весной!

ЮРИЙ СЕРГЕЕВИЧ (собирает мусор). Раньше здесь было кладбище.

ЛИЛЯ (гладит дерево ладонью). Вот старая шелковица, ствол ее почти высох, и жить ей осталось совсем немного. А ведь и она была когда-то стройная и красивая, и к ней прикасались его руки. Сколько их, чеховских деревьев, погибло в саду? Бог весть... Иногда я слышу здесь голоса, чей-то счастливый смех, чьи-то рыдания..

ЮРИЙ СЕРГЕЕВИЧ. Начитались книжек о параллельной действительности.

ЛИЛЯ. И за ветками сада мне мерещатся люди...

Незнакомец, стараясь быть незамеченным, перебирается на новое место.

(Смотрит вслед.) Видите?

ЮРИЙ СЕРГЕЕВИЧ. Что?

ЛИЛЯ. Вон, кто-то мелькнул за деревьями...

ЮРИЙ СЕРГЕЕВИЧ. Уж не Антон ли Павлович?

ЛИЛЯ. Дивный волшебный сад! Стоит в нем сделать только один шаг, только шаг - и ты окажешься в другом мире, в другом измерении... И все тогда преобразится вокруг... (Выходит на авансцену, зажмуривает глаза, замирает.) Слышите?

ЛИЛЯ (словно во сне). Я пойду за тобой... Я пойду за тобой...

ЮРИЙ СЕРГЕЕВИЧ (подходит к Лиле, берет ее за руки). Что с вами, Лиля?

ЛИЛЯ. Голоса... Вы их слышали?

ЮРИИ СЕРГЕЕВИЧ. Нет... Вам плохо?

ЛИЛЯ (трет виски). Так... Мне показалось...

Входит Петрович. В руках у него ведро, грабли. Говорит, мешая русские и украинские слова.

ПЕТРОВИЧ. Кого я бачу! Наука. Я их шукаю повсюду, а они в садике милуются, голубочки.

ЛИЛЯ. Что за глупости вы говорите, Петрович. (Юрию Сергеевичу.) Простите. Голова разболелась. Надо идти.

Уходит.

ПЕТРОВИЧ (вслед). Тю, краля какая... (Юрию Сергеевичу.) А вы все прохлаждаетесь, философствуете. Добре. А кто будет работать? (Садится на скамью.) Э-э-э, шо с вами балакать. Одно слово - наука.

ЮРИЙ СЕРГЕЕВИЧ. Не скрипи, Петрович. (Садится рядом.) Покури?

ПЕТРОВИЧ. Ни. Бросил. Вредит здоровью.

ЮРИЙ СЕРГЕЕВИЧ (курит). Странная девушка - эта Лиля. То молчит все, дичится, краснеет, а то вдруг впадет в мечтательность: слезы на глазах, голоса какие-то... Не люблю я всего этого. Пропадет она здесь. Ей бы в Москву, в Художественный театр...

ПЕТРОВИЧ. Замуж ей пора, вот шо я тебе доложу. А ты - в Художественный театр. (Усмехается.) Втрескалась в тебя девка По уши!

ЮРИЙ СЕРГЕЕВИЧ. Ну, ты это брось.

ПЕТРОВИЧ. Вот ты ей и брось... (Хохочет.)

ЮРИЙ СЕРГЕЕВИЧ. Грубый ты человек, Петрович, хоть и работаешь в культурном учреждении. Сразу видно, что в Художественном ни разу не бывал.

ПЕТРОВИЧ. Шо? Это там, где лошади на крыше?

ЮРИИ СЕРГЕЕВИЧ. Это Большой. Невежа!

ПЕТРОВИЧ. Як не свеже? Только шо... (Хохочет.)

ЮРИЙ СЕРГЕЕВИЧ. Старо, братец, и глупо. (Встает, бросает в ведро окурок.) Пойду отбывать трудовую повинность. (Собирает мусор.)

ПЕТРОВИЧ. Во-во. Потрудись, наука. А я порубаю. (Ест.) ЮРИЙ СЕРГЕЕВИЧ. Скамейка, между прочим, мемориальная. На ней Чехов с Горьким сидели, а ты сало жрешь.

ПЕТРОВИЧ. Шо? Me... мемориальная? Скамейка, я тебе доложу, самая шо ни на есть реальная. Я ее сам сделал. Вот этими руками. И доски, и гвозди - все з моего подвалу. Ты, наука, байки кажи экскурсантам. (Ест.) Доброе сало, хорошее сало. Кума прислала из Харькова. И огурцы добрые, з своего огороду огурцы... (Ест.) Слышишь, наука, дай мне ответ на философский вопрос: в чеховском садике огурцы росли? Молчишь... А того не разумеешь, наука, шо тут вот такие огурцы росли... И груши - вот такие. Бачишь? Чого тут только не росло, в садике: и помидоры, и вишня, и цибуля... Добрая закуска росла! Я тридцать рокив тут хозяйствую и такого, я тебе доложу, художества понасмотрелся, шо тебе и твоему Художественному театру в страшном сне не привидится. О так! А ты говоришь - невежа. Могу целую лекцию прочитать, як и шо тут было. Чуешь? Насмотрелся я на вас грамотеев... Был тут один до тебя, тоже философ. Помер вже. Як понапьется моей горилки, так давай того Антона Палыча в садике шукать... (Смеется.) Ходит пьяный, плачет. «Ах, Антон Палыч, - кричит, - Антон Палыч!»

Пауза.

Никитой меня все звал... «Петрович я, - говорю, - не бачишь разве?» А он знай свое - Никита. Во до какой мерзости человек понапивался, шо меня не взнавал! А еще наука...

ЮРИЙ СЕРГЕЕВИЧ. Никита - это герой такой из «Палаты №6». Читал?

ПЕТРОВИЧ. Не знаю, шо там за герой, а только врезал я разочек в его научную физиономию - за того Никиту. (Показывает кулак.) Вот так!

ЮРИЙ СЕРГЕЕВИЧ (в сторону). Никита и есть... (Стоит, обхватив голову руками.)

ПЕТРОВИЧ. Шо, голова болит? Садись, наука, поешь. (Достает армейскую флягу.) Я тебе лекарства принес... Добрая самогонка, хорошая самогонка. (Наливает, пьет.) Огонь! Зараз Наталья Ивановна говорила, будто новый директор до музею приехал. Аж з самой Москвы! Во Правда чи нет? И шо он за чоловик? Тоже, небось, философ... Начнет ревизии устраивать, чертяка!(Пьет.) Ну, сядай же! А то всю горилку выпью...

ЮРИЙ СЕРГЕЕВИЧ. Все равно, все равно... (Садится.)

ПЕТРОВИЧ. Добре! (Наливает.) Ну, бувай здоров! (Пьют.)

Незнакомец фотографирует.

Шо такое?

ЮРИЙ СЕРГЕЕВИЧ (закусывает). А что?

ПЕТРОВИЧ (насторожившись). Будто ховается кто за кустами? Чи нет?

ЮРИЙ СЕРГЕЕВИЧ. Да нет там никого. (Наливает, пьет.) Хороший первач, ядрёный!

ПЕТРОВИЧ. Петрович плохой не сварит. А ты - невежа...

ЮРИЙ СЕРГЕЕВИЧ. Не обижайся. Я пошутил.

ПЕТРОВИЧ. Пошутил... Я к тебе всей душой, наука. А ты? Что ж, я человек не научный, не вежливый, можно сказать, человек, книжек твоих не читал... А на что мне книжки те, кажи? И Чехов твой? Тебе гвозди Чехов даст? Краску даст? Инвентарь даст? Ни. Не даст. А кто даст? Петрович даст. Вот оно и получается, наука, шо Петрович поглавней Чехова! (Хохочет.) Ну, бувай здоров! (Пьют.)

Голос по радио: «Научному сотруднику срочно подойти к администратору музея!»

От, антихристы! У самом философском месте...

ЮРИЙ СЕРГЕЕВИЧ. Что ж, надо идти.

ПЕТРОВИЧ. Погоди, наука! (Наливает.) Давай выпьем на посошок. (Пьют.)

Голос по радио: «Научному сотруднику срочно подойти к администратору музея!»

От, нечистая сила!

Юрий Сергеевич уходит.

(Вслед.) Да ты ж, наука, смотри у физиономию экскурсанта не дыши!

Из укрытия выходит незнакомец. Потирает шишку на лбу, отряхивает одежду. На груди - фотоаппарат и бинокль.

(Изумленно смотрит на незнакомца, крестится.) Господи! А это шо за явление? (Незнакомцу.) Вы хто будете, гражданин? (Встает.) О тут научное учреждение... Me... мемориальное место...

Незнакомец молчит, хмуро отряхивается.

Шо вы молчите? Хто вы такой, я вас пытаю?!

ЕРМОЛАЕВ. Скоро узнаешь, кто я такой. (Грозит.) Я тебя попытаю... (Быстро уходит.)

Петрович свистит в милицейский свисток.

КАРТИНА ВТОРАЯ

Сад. Солнечно. Поют птицы. На садовой площадке перед домом Чехова Наталья Ивановна накрывает обеденный стол. Дымит самовар, Иосиф настраивает скрипку. Юрий Сергеевич читает вслух газету.

ЮРИЙ СЕРГЕЕВИЧ. Скорость ветра достигала двадцати метров в секунду... Повреждены линии электропередач, сломлены вековые деревья... Движение городского транспорта было временно приостановлено...

НАТАЛЬЯ ИВАНОВНА. Какой ужас!

ЮРИЙ СЕРГЕЕВИЧ. Жертв нет...

Иосиф настраивает скрипку.

НАТАЛЬЯ ИВАНОВНА. Надоел ты, Иосиф, со своей скрипкой. (Юрию Сергеевичу.) Когда это кончится?

ЮРИЙ СЕРГЕЕВИЧ. Что именно?

НАТАЛЬЯ ИВАНОВНА. Да всё. Пожары, наводнения, стихийные бедствия... Только и пишут о них в газетах.

Иосиф настраивает скрипку.

(Недовольно смотрит на Иосифа.) Слава Богу, музей цел. Ведь если вдуматься хорошенько, кто мы без него? Никто. Пустое место. Нам молиться надо на Чехова и на его дом, вот что я вам доложу. (Напевает.) Вон, и солнышко выглянуло, и птички поют, словно лето вернулось и не было вчера этой страшной бури. (Глубоко вдыхает воздух.) Все пахнет... (Пересчитывает чайные приборы.) Один, два, три...

ЮРИЙ СЕРГЕЕВИЧ. Жаль, березку сломало.

НАТАЛЬЯ ИВАНОВНА (капризно). Вы меня сбили! (Считает.) Один, два, три, четыре... (Юрию Сергеевичу.) Березка не чеховская, между прочим. Пять, шесть... Вот и нечего ее жалеть. Мы на ее месте цветочки посадим. В музее главное - что? Мемориальность! Это я как специалист вам говорю, поверьте мне. Я в системе культуры проработала всю свою жизнь.

Иосиф настраивает скрипку.

(Иосифу.) Черт бы тебя побрал! Прекрати немедленно! Слышишь?

ИОСИФ (приставив к уху ладонь). Что?

НАТАЛЬЯ ИВАНОВНА (кричит). Пошел вон!! (Показывает жестом, чтобы он ушел.) Глухая тетеря! Надоел. На пенсию давно пора.

Иосиф уходит, настраивая на ходу скрипку.

ЮРИЙ СЕРГЕЕВИЧ. Юпитер, ты сердишься.

НАТАЛЬЯ ИВАНОВНА (раздраженно). Ах, оставьте свои шуточки! (Поправляет макияж.) Вы бы лучше, голубчик, привели себя в порядок. Стыдно представлять вас, такого, новому директору. Небритый, помятый весь... И это научный сотрудник чеховского музея? Вы меня, конечно, извините за прямоту, Юрий Сергеевич, но, как коллега коллеге, как ваш непосредственный начальник в конце концов, я... Как бы поинтеллигентнее сказать... Одним словом, вас часто видят на работе в нетрезвом виде.

Смех за сценой.

Ой! Кто-то идет. (Поправляет прическу.)

ЮРИЙ СЕРГЕЕВИЧ. Все равно... все равно...

Входят Димочка и Юлечка. В руках у них коробка с тортом, цветы.

ДИМОЧКА (декламирует).

Ах, зачем нет Чехова на свете!

Сколько вздорных - пеших и верхом,

С багажом готовых междометий

Осаждало в Ялте милый дом...

ЮЛЕЧКА (перебивает).

День заднем толклись они, как крысы,

Словно он был мировой боксер.

Он шутил, смотрел на кипарисы

И пришурясь слушал скучный вздор...

Смеются.

ДИМОЧКА. Здравствуйте пожалуйста!

ЮЛЕЧКА (садится). Уф, устала... Весь город оббегали, чтобы купить торт. Представляете? Магазины закрыты, кругом - мусор, разбитые стекла... Волнение моря шесть баллов! На набережной - во-о-от такие волны! (Смеется.) Димку чуть в море не смыло.

ДИМОЧКА. Ну это ты врешь.

ЮЛЕЧКА (смотрит на Наталью Ивановну, затем на Юрия Сергеевича). А что вы такие хмурые?

НАТАЛЬЯ ИВАНОВНА. Вас только за смертью посылать.

ЮЛЕЧКА. Не приехал еще?

НАТАЛЬЯ ИВАНОВНА (одергивает платье). Ждем.

ЮЛЕЧКА (встает). Я так волнуюсь, Наталья Ивановна, так волнуюсь! Ну, расскажите хотя бы: какой он, сколько лет, брюнет или блондин?

НАТАЛЬЯ ИВАНОВНА. Откуда же мне знать, глупенькая? Я сама его видела только на фотографии. (Кокетливо.) Мужчина он, конечно, интересный, образованный, кандидат наук... из Москвы...

Пауза.

Холост.

ЮЛЕЧКА (растягивая слова). Кандидат наук! Из Москвы! Холост!

НАТАЛЬЯ ИВАНОВНА. Ну... что еще о нем сказать? С бородкой. В очках.

ЮЛЕЧКА (разочарованно). В очках?!

ДИМОЧКА. К тому же лысый.

НАТАЛЬЯ ИВАНОВНА. Вот глупые! Он же ученый, чеховед. И вообще в нем есть что-то такое...

ЮЛЕЧКА. Какое?

НАТАЛЬЯ ИВАНОВНА. Чеховское.

ЮРИЙ СЕРГЕЕВИЧ (читает газету). Чепуха все.

НАТАЛЬЯ ИВАНОВНА. Он и внешне на Антона Павловича похож. Интеллигент до кончика ногтей. (Смотрит на Юрия Сергеевича.) Не то что некоторые... (Берет цветы, прижимает к груди.) Наконец-то в музее появится настоящий мужчина! (Нюхает цветы.) Какая роскошь! Душа моя истосковалась по любви и поэзии! (Напевает.)

ЮЛЕЧКА. Вы, Наталья Ивановна, такая красивая сегодня, такая красивая!

Наталья Ивановна загадочно смеется.

ДИМОЧКА (Наталье Ивановне). Хотите я вам стихи почитаю? (Вскакивает на скамейку, декламирует.)

Хочу быть дерзким! Хочу быть смелым! Хочу одежды с тебя сорвать!

НАТАЛЬЯ ИВАНОВНА (смутившись). Это ты написал?

ДИМОЧКА. Константин Бальмонт.

НАТАЛЬЯ ИВАНОВНА. Я так и знала. Не зря его Чехов недолюбливал.

ДИМОЧКА. Не Чехов, а Лев Толстой.

НАТАЛЬЯ ИВАНОВНА. Какое это имеет теперь значение.

ЮЛЕЧКА. Дурак ты, Димка.

ЮРИЙ СЕРГЕЕВИЧ (зевает). Реникса. Чепуха.

Димочка отходит в сторону, что-то мастерит за кустами. Входит Петрович. Перед собой он несет большой гипсовый бюст Чехова.

НАТАЛЬЯ ИВАНОВНА. Ой!! Как ты меня напугал, Петрович! Ну и денек сегодня. (Садится на скамейку.)

ПЕТРОВИЧ (устанавливает бюст на тумбу). Вот так! Як кажет наша наука: та-ра-ра-бумбия... сижу на тумбе я... (Смеется.)

ЮЛЕЧКА (аплодирует). Браво! Браво!

ПЕТРОВИЧ (нежно смотрит на бюст Чехова). Наш кормилец.

НАТАЛЬЯ ИВАНОВНА (Петровичу). Ты администратору гостиницы позвонил?

ПЕТРОВИЧ. Так точно. Позвонил. Сказали, шо товарищ Ермолаев прыехал до них вчера. Зараз пребудет в музей

НАТАЛЬЯ ИВАНОВНА. Вчера? Странно... Я об этом не знала.

ПЕТРОВИЧ. Ага, Наталья Ивановна, вчера. Я его поджидав аж до самой ночи. Никого не бачил... (Подумав.) Ховался тут в садике один вражеский агент... В шляпе. 3 биноклем. 3 фотоаппаратом. Чи экскурсант, чи нечистая сила? Бес его знает...

ЮЛЕЧКА. Господа, когда же мы чай будем пить?

НАТАЛЬЯ ИВАНОВНА (смотрит на часы). Ну что ж, прошу к столу.

Пьют чай.

ЮЛЕЧКА. Димка, иди чай пить!

ДИМОЧКА (из-за кустов). Иду, иду!

НАТАЛЬЯ ИВАНОВНА. Что он опять задумал?

ДИМОЧКА (высовывается из-за кустов). Сюрприз.

ЮЛЕЧКА (Юрию Сергеевичу). А где Лиля?

ЮРИЙ СЕРГЕЕВИЧ. В саду гуляет. Пойду поищу ее. (Встает, подает условные знаки Петровичу.)

Оба отходят в сторону.

ПЕТРОВИЧ. Шо?

ЮРИЙ СЕРГЕЕВИЧ. Самогонка у тебя еще осталась?

ПЕТРОВИЧ. Нашел время...

ЮРИЙ СЕРГЕЕВИЧ. Выручай, Петрович, голова раскалывается.

ПЕТРОВИЧ (достает связку ключей). На, пошукай в кладовке. Может, и осталась...

Юрий Сергеевич берет ключи, быстро уходит.

НАТАЛЬЯ ИВАНОВНА (Петровичу). Куда это он?

ЮЛЕЧКА. За Лилей пошел.

ПЕТРОВИЧ. Так точно. Залил... и пошел. (Смеется.)

В сад входят Иосиф и Лиля. В руках у Иосифа скрипка.

ЛИЛЯ. У тебя, Иосиф, температура, наверное. Тебе лежать нужно. В музее санитарный день, а ты на работу пришел. Зачем? He понимаю.

ИОСИФ. Начальство велело.

Подходят к столу.

ЛИЛЯ. Ему не здоровится. (Иосифу, громко.) Садись, чаю допей.

ПЕТРОВИЧ (ворчливо). Не здоровится... Брешет все. Як зарплату получать, там ему здоровится.

Наталья Ивановна громко смеется.

ЮЛЕЧКА (подает Иосифу чаи). Что, Иосиф, плохо?

ИОСИФ. Что-то ослабел я.

НАТАЛЬЯ ИВАНОВНА. На пенсию пора.

ИОСИФ. Что?

НАТАЛЬЯ ИВАНОВНА (встает из-за стола). Пойдем, Петрович, сад осмотрим. (Петровичу.) Не могу его видеть.

ПЕТРОВИЧ. Брешет все.

Уходят в глубину сада.

ИОСИФ (пьет чай из блюдца). Да... Все здесь теперь по-другому. Не вернешь то, что было...

ЛИЛЯ. А что было, Иосиф? Расскажи.

ИОСИФ. Да... Кто только не приезжал в этот дом: и писатели, и музыканты, и художники, и артисты... Министры бывали! Большие люди. Из Москвы. Знаменитости. Сам Козловский здесь пел!

ЮЛЕЧКА. Козловский?!

ИОСИФ. Я в этом доме еще при Марии Павловне Чеховой главным хранителем служил. Да... Строгая была женщина. Порядок любила. Царствие ей небесное! (Крестится.) А сейчас...

Смех из глубины сада.

Все по-другому. Строгости в людях нет. Порядка. Крыша в доме течет, в комнатах плесень, влажность... Непорядок... Захожу вчерась в чеховский кабинет, а там холодно, сыро. И на стене - паук. Огромный. Черный.

ЮЛЕЧКА. Бр-р-р! Какая гадость!

ИОСИФ. Не к добру это. В саду ветер, дождь... И словно ходит кто-то и плачет, ходит и плачет... Или показалось?

Лиля роняет чашку.

ЮЛЕЧКА (Лиле). Ничего. Это на счастье.

ИОСИФ. Что? Какое там... Не к добру это!

Пауза.

Сорок лет и четыре года прошли в этом доме как один день. И не заметил. Да... Прогонят, а куда идти? Не знаю... Непорядок...

(Дремлет.)

Крики чайки.

ЮЛЕЧКА (смотрит в небо). Чайка! Господи, как ее сюда занесло? Бедная, бедная...

ЛИЛЯ (курит). Сюжет для небольшого рассказа.

Долгая пауза.

ДИМОЧКА (выходит из-за кустов). Так... Кажется, все готово. Господа, прошу внимания! (Зовет.) Наталья Ивановна! Петрович! Ау!! Представление начинается! Алле ап!! (Щелкает зажигалкой.)

В саду с грохотом взрываются петарды. На шум прибегают Петрович и Наталья Ивановна. Разбуженный пальбой Иосиф вскакивает, берет скрипку, играет марш. В клубах дыма появляется Ермолаев с чемоданом в руках. Голова Ермолаева перебинтована. Он в плаще и шляпе. Дым рассеивается.

ПЕТРОВИЧ (смотрит на Ермолаева, узнает в нем «незнакомца»). О! (Тихо.) Вражеский агент... нечистая сила... (Крестится. )

ЕРМОЛАЕВ. Позвольте представиться: Василий Васильевич Ермолаев, ваш новый директор.

КАРТИНА ТРЕТЬЯ

Солнечно. В сад входят, смеясь, Ермолаев и Наталья Ивановна. Она с летним зонтиком. Он с биноклем, голова перебинтована. На почтительном расстоянии от них держится Петрович. В руках у пего папка с бумагами, кулек.

ЕРМОЛАЕВ (с пафосом). Если бы каждый человек на куске земли своей сделал бы все, что он может, как прекрасна была бы земля наша... (Наталье Ивановне.) Чехов в воспоминаниях современников, страница 469... Можете проверить.

НАТАЛЬЯ ИВАНОВНА. Какой вы умный! Какой образованный! (Смотрит на Ермолаева.) Ой! У вас повязка на голове сбилась. Присядьте, я поправлю.

ЕРМОЛАЕВ. Пустяки. До свадьбы доживет. (Хихикает.)

НАТАЛЬЯ ИВАНОВНА. Садитесь, садитесь. С этим не шутят. (Перебинтовывает голову.) И где вас так угораздило?

ЕРМОЛАЕВ (смутившись). Дорожное происшествие, Долго рассказывать.

НАТАЛЬЯ ИВАНОВНА. Вот. Теперь все в порядке.

ЕРМОЛАЕВ (целует ей руку). Спасибо. У вас золотые руки.

НАТАЛЬЯ ИВАНОВНА. Ой, ну что вы... (Мечтательно.) Вы такой чуткий, интеллигентный. А я, к сожалению, давно отвыкла от мужского внимания. Встретить одинокой женщине порядочного мужчину такая редкость... Люди в этом городе живут скучные, серые, бескультурные... (Смотрит на бюст Чехова.) Прав был Антон Павлович, ах, как прав! Но... хватит о грустном. Осмотрим сад.

ЕРМОЛАЕВ (встает). Это называется, сударыня, впасть в мирихлюндию.

Смеются, любуются садом.

Благодать! Не могу насладиться этакой красотищей... (Смотрит перед собой.) На одной куртине - пальма и береза. Чудеса да и только! (Наталье Ивановне.) А это что за растение?

НАТАЛЬЯ ИВАНОВНА. Османтус падуболистный.

ЕРМОЛАЕВ. Скажите пожалуйста... А это?

НАТАЛЬЯ ИВАНОВНА. Индийская сирень. Не правда ли, прелесть?

ЕРМОЛАЕВ. Восхитительно. А это?

НАТАЛЬЯ ИВАНОВНА. Где?

ЕРМОЛАЕВ (тычет пальцем). С ягодами.

НАТАЛЬЯ ИВАНОВНА. Это у нас кизил.

ЕРМОЛАЕВ. Кизил? Интересно. (Срывает ягоду, ест.) Ммм...

НАТАЛЬЯ ИВАНОВНА. Его еще чертовой ягодой зовут.

ЕРМОЛАЕВ (плюет). Тьфу... Что же вы мне сразу не сказали...

НАТАЛЬЯ ИВАНОВНА (смеется). Не бойтесь, Василий Васильевич, он съедобный. Завтра я вам варенье из него сварю - пальчики оближете. (Игриво.) Ну-ка признавайтесь, москвич, вы хоть раз в жизни ели варенье из чеховского сада? (Подходит к Ермолаеву вплотную.) Скажите, ели? Ааа?

Ермолаев отрицательно мотает головой.

Вот так... (Поправляет Ермолаеву галстук.) Это вам не Москва... (Игриво.) У нас, в Греции, все есть... (Отходит в сторону.) Здесь мы смородинку посадим, тут крыжовничек... (Тычет зонтиком.) Будем варить варенье, пить чай на свежем воздухе и приговаривать: «Как вкусно! Как вкусно!»

Оба смеются.

ЕРМОЛАЕВ. Даже не верится! (Смотрит в бинокль.) Какая обильная растительность! (Наводит бинокль на Наталью Ивановну.) Какая роскошная флора! Уму не постижимо... (Ходит по саду.) На дворе осень, а солнце греет как летом. Поют птицы. Цветут цветы... Теперь я, кажется, начинаю понимать почему он сюда переехал. (Рассматривает бюст Чехова в бинокль.) Тут не только в болезни дело... У него губа не дура! (Хихикает.)

НАТАЛЬЯ ИВАНОВНА (обмахивает себя веером). Не говорите, умели раньше люди жить со вкусом. (Смотрит в сторону дома.) Взгляните на этот прелестный беленький домик. Издали он такой аппетитный, словно торт. Так бы и съела его, так бы и съела...

ЕРМОЛАЕВ (смотрит в бинокль). Какой же это домик?! Это целый замок, дворец, можно сказать. Это... (Замечает Петровича.) Это... что за образина на горизонте? (Петровичу, громко.) Тебе чего?

ПЕТРОВИЧ (издали). Бумаги трэба подписать, пан директор!

ЕРМОЛАЕВ (смотрит на Петровича в бинокль}. Ну и морда... (Наталье Ивановие.) Пьет?

НАТАЛЬЯ ИВАНОВНА. В меру.

ЕРМОЛАЕВ. Этого я не потерплю. (Петровичу.) Подойди!

Петрович подходит ближе.

Что ты хотел?

ПЕТРОВИЧ. Бумаги, пан директор...

ЕРМОЛАЕВ. Я тебе не пан. Усвоил?

ПЕТРОВИЧ. Так точно.

ЕРМОЛАЕВ. Зови меня просто: Василий Васильевич.

ПЕТРОВИЧ (громко). Слухаю, Васыль Васыльевич!

ЕРМОЛАЕВ (усмехается). Тихий ангел пролетел... Давай свои бумаги, посмотрим. (Наталье Ивановне.) С этим братом нужно построже. (Садится на скамью, надевает очки.)

НАТАЛЬЯ ИВАНОВНА (в сторону). Настоящий мужчина!

Ермолаев изучает бумаги. Петрович стоит перед ним навытяжку. Наталья Ивановна, напевая, уходит.

ЕРМОЛАЕВ. Так, так. Накладные, счета, товарные чеки, отчеты... Хорошо! (Петровичу.) Молодец, кумекаешь в делопроизводстве. Одобряю. (Подписывает бумаги.)

ПЕТРОВИЧ. А як же, Васыль Васыльевич, тридцать лет тут хозяйствую.

ЕРМОЛАЕВ. Ммм... Это хорошо, замечательно! (Встает, возвращает папку.) Одно плохо, пан философ...

Пауза.

Нарушаешь трудовую дисциплину. Разумиешь?

ПЕТРОВИЧ. Никак нет.

ЕРМОЛАЕВ. Не разумиешь... Что ж, придется тебе кое-что напомнить. (Достает фотографии, сделанные в саду, часть передает Петровичу.) На, полюбуйся на эти фотографии... Узнаешь на них свою физиономию? Ааа? (Рассматривает одну из фотографий.) Здесь ты прямо-таки орел, вольный казак на мемориальной скамейке со стаканом в руке... Хе, хе... Так и просится этот компроматик в твое личное дельце! Как думаешь?

ПЕТРОВИЧ (вытирает со лба пот). Виноват. Бес попутал.

ЕРМОЛАЕВ. Виноват, говоришь? (Злорадно.) Теперь ты у меня вот где! (Сжимает ладонь в кулак.) За распитие спиртных напитков на рабочем месте знаешь, что полагается?

ПЕТРОВИЧ. Так точно. Знаю.

ЕРМОЛАЕВ. Тебе до пенсии сколько осталось?

ПЕТРОВИЧ. Один годочек.

ЕРМОЛАЕВ (дразнит). Один годочек... Эх, Петрович, Петрович, жаль мне тебя... (Отдает оставшиеся фотографии.) Возьми фотографии на память о трудовой биографии... (Хихикает.) Но имей в виду: негативы у меня остались, пан философ! Ступай... Да не забудь показать фотокарточки своему собутыльнику. С ним у меня разговор будет отдельный.

ПЕТРОВИЧ (переминается с ноги на ногу). Эээ...

ЕРМОЛАЕВ. Чего тебе еще?

ПЕТРОВИЧ. О тут жинка моя... (Протягивает кулек.) Огурчиков передала...

ЕРМОЛАЕВ. Взятку даешь?!

ПЕТРОВИЧ. Ни, упаси Бог! От чистого сердца. Огурчики... 3 огороду...

ЕРМОЛАЕВ (какое-то время раздумывает). Покажи.

ПЕТРОВИЧ. Жинка передала для пана директора. (Разворачивает кулек.)

ЕРМОЛАЕВ (берет огурец, ест). Ммм... Вкусно! (Оглядывается.) Отнеси, братец, в мой кабинет.

ПЕТРОВИЧ. Слухаю! (Идет к калитке, тихо ругается на ходу.) Нечистая сила. Вражеский агент. Профессор.

ЕРМОЛАЕВ (ест огурец). Ничего, наведем здесь порядок... Дайте срок... (Подходит к бюсту Чехова.) Теперь я здесь хозяин... Я! (Потирает руки.) Так-то! (Озирает сад.) Господи, неужели это не сон? И это все теперь мое? Мое!! (Щелкает пальцами.) Как там у него сказано?..

Произносит монолог Лопахина из пьесы Чехова «Вишневый сад»:

«...Погодите, господа, сделайте милость, у меня в голове помутилось, говорить не могу... Вишневый сад теперь мой! Мой! (Хохочет.) Боже мой, Господи, вишневый сад мой! Скажите мне, что я пьян, не в своем уме, что все это мне представляется... (Топочет ногами.) Не смейтесь надо мной! Если бы отец мой и дед встали из гробов и посмотрели на все происшествие, как их Ермолай, битый, малограмотный Ермолай, который зимой босиком бегал, как этот самый Ермолай купил имение, прекрасней которого ничего нет на свете... >>

Затемнение, Входят: Иосиф, Лиля, Юрий Сергеевич, Юлечка, Димочка, Петрович. Одеты в костюмы чеховских персонажей. Останавливаются, молча наблюдают за Ермолаевым.

«...Я сплю, это только мерещится мне, это только кажется... Это плод вашего воображения, покрытый мраком неизвестности... Эй, музыканты, играйте, я желаю вас слушать!..»

Иосиф играет на скрипке.

«...Приходите все смотреть, как Ермолай Лопахин хватит топором по вишневому саду, как упадут на землю деревья! Настроим мы дач, и наши внуки и правнуки увидят тут новую жизнь...»

Меняется освещение. Иосиф, Лиля, Юрий Сергеевич, Юлечка, Димочка, Петрович уходят. Ермолаев садится на скамью, истерически хохочет. Внезапно налетает порыв ветра. В саду отчетливо слышатся чьи-то голоса, звуки траурного марша, затем исчезают.

(Сильно напуган). Что это?! Что это было?.. (Вскакивает, ходит по саду.) Наваждение какое-то, мистика... Или мне показалось? С головой, наверное, что-то... Проклятье!

Входит Наталья Ивановна.

НАТАЛЬЯ ИВАНОВНА (смотрит на Ермолаева). Господи, да на вас лица нет! Вам плохо? Присядьте... (Обмахивает его веером, поправляет повязку на голове.) Я же вас предупреждала: с этим не шутят. Может, скорую вызвать?

ЕРМОЛАЕВ. Нет, нет... Не надо! Это сейчас пройдет... это какое-то наваждение...

НАТАЛЬЯ ИВАНОВНА. Вам нужно срочно обратиться к врачу.

ЕРМОЛАЕВ. Понимаете, я отчетливо слышал сейчас какие-то странные звуки, похожие... на... на похоронный марш... Бред какой-то! Даже в глазах потемнело...

Наталья Ивановна тихо, затем громко смеется.

(Обидчиво.) Не вижу здесь ничего смешного.

НАТАЛЬЯ ИВАНОВНА (продолжает смеяться). Звуки?

ЕРМОЛАЕВ. Звуки.

НАТАЛЬЯ ИВАНОВНА. Похоронный марш?

ЕРМОЛАЕВ. Похоронный... Вы его тоже слышали?

НАТАЛЬЯ ИВАНОВНА (вытирает набежавшие от смеха слезы). Уф... Извините меня, Василий Васильевич... Никакое это не наваждение. И с головой у вас, слава Богу, все в порядке. Не волнуйтесь, я вам сейчас все объясню... (Садится рядом с Ермолаевым.) Понимаете, тут место такое. Сад и дом стоят на горе, так? А на противоположной горе, во-он, где кипарисы виднеются - городское кладбище... Так вот, когда на кладбище хоронят кого-нибудь в ветреный день, в чеховском саду слышен траурный марш... Будь он не ладен! (Смеется.) Я сама чуть в обморок не упала, когда услышала его здесь впервые. Ей-Богу! И смех, и грех...

ЕРМОЛАЕВ. Действительно, странное место... А я-то, дурак, переполошился. Думал, что у меня «крыша» поехала... Хе-хе-хе... Галлюцинации начались... Хе-хе... А это оказывается, «похороны»!

Смеются. Наталья Ивановна непроизвольно наваливается на Ермолаева.

НАТАЛЬЯ ИВАНОВНА. Ой, не могу больше! Не смешите меня, дайте передохнуть... Ох!

Внезапно перестают смеяться, влюблено смотрят друг на друга.

ЕРМОЛАЕВ. Огурчик!

Целуются.

НАТАЛЬЯ ИВАНОВНА (отстраняется). Довольно, довольно... (Прислушивается.) Кажется, сюда идут. (Встает, поправляет прическу, платье.) Пойдемте в дом. (Игриво.) Я хочу показать вам... мемориальную часть...

Быстро уходят. В сад входит Лиля с книгой в руках, садится, читает.

ЮРИЙ СЕРГЕЕВИЧ (за сценой). Пошляк! Негодяй!!

Вбегает в сад.

(Лиле.) Где он?

ЛИЛЯ. Кто?

ЮРИЙ СЕРГЕЕВИЧ. Ермолаев.

ЛИЛЯ. Не знаю. (Читает.)

ЮРИЙ СЕРГЕЕВИЧ. Полюбуйтесь лучше на художества нашего нового директора. (Бросает фотографии на скамейку.) Ваш портрет там тоже есть, между прочим.

Лиля рассматривает фотографии, Юрий Сергеевич нервно прохаживается, курит.

Без году неделя, как в музее, а успел зарекомендовать себя свинья свиньей... (Грозит.) Нет, я этого так не оставлю, я набью морду этому фотографу-любителю! Я буду жаловаться, я...

Смех из дома.

ЛИЛЯ (бросает фотографии). Какая низость! (Юрию Сергеевичу.) Откуда у вас эти фотографии?

ЮРИЙ СЕРГЕЕВИЧ. Петрович дал. По распоряжению директора.

ЛИЛЯ. Ничего не понимаю... Фотографировал кто?

ЮРИЙ СЕРГЕЕВИЧ. Ермолаев. Из-за кустов. Тайно.

ЛИЛЯ. Трудно в это поверить.

ЮРИЙ СЕРГЕЕВИЧ. Ничего, скоро вы не такое еще здесь увидите. Это только начало, уверяю вас. (Берет фотографии.) Подлец! (Садится.) Впрочем, я тоже хорош... (Язвительно.) Не сердись, Алеко!

Пауза.

(Лиле.) Сильно меня презираете?

ЛИЛЯ. С чего вы взяли.

ЮРИЙ СЕРГЕЕВИЧ (закуривает). Презираете, знаю... Ученой степени у меня нет, стихов не пишу, комплименты дамам не говорю, работу свою не люблю, книг давно не читаю... (Берет книгу из рук Лили, смотрит название.) Чехова - терпеть не могу, и вообще, не живу, а только делаю вид, что живу...

Пауза.

Пятнадцать лет прошло с тех пор, как я впервые вошел в этот сад... И теперь я могу сказать со всей определенностью, что проиграл свою жизнь, проиграл ее не на поле битвы, а здесь - на этом маленьком тихом кусочке земли...

Пауза.

Друзей в этом городе у меня нет, жена бросила, ушла к другому. Одна старуха-мать по-прежнему любит меня, страдает, когда я прихожу домой пьяным...

Пауза.

Скажете, скука жизни заела? Нет, дело тут не в скуке жизни, а в скуке собственной души. Вот вам и вся философия...

ЛИЛЯ. Перестаньте. (Встает, ходит по дорожке.) Зачем вы на себя наговариваете, зачем рядитесь в чужие одежды, повторяете чужие слова? Зачем прячете себя, настоящего, словно стыдитесь чего-то? Зачем?! (Смотрит в сторону дома.) Господи, как мы опошлили, заболтали это место, замусорили собой! Этот дом умер, когда родился музей. И живые здесь - мертвецы. А мы?.. Мы хоть и живем, и дышим, и ходим по этому саду - всего лишь тени.

Пауза.

Бросить все. Уехать! Пока не все потеряно, пока есть еще силы, пока я не сошла здесь с ума... Надо только решиться на первый шаг, вырваться из этого заколдованного круга в другую жизнь, или... (Тихо.) Или...

Смех из дома.

Уехать.

ЮРИЙ СЕРГЕЕВИЧ. Куда?

ЛИЛЯ. Куда-нибудь. Хоть в Москву.

ЮРИЙ СЕРГЕЕВИЧ. Вам хорошо говорить, вы свободная птица. А я и домой-то не могу порой дойти без посторонней помощи... В Москву-у-у! В Москву-у-у! И через сто лет это звучит соблазнительно для наивных провинциалок. (Смотрит на Лилю.) Вы умная, тонко чувствующая девушка... Разве вы не слышите в этом волчьем протяжном - у-у-у! - всю безнадежность желания, загнанность в угол, ледяное одиночество? В Москву... Нет, это мы уже проходили. Довольно. К черту!

ЛИЛЯ. Что же делать. Что? Скажите.

ЮРИЙ СЕРГЕЕВИЧ. Спросите у Антона Павловича. (Встает.} Или лучше вот что... Займите мне денег до получки, дорогая моя. Я отдам. Честное слово.

ЛИЛЯ (в отчаяньи). Не смейтесь надо мной, умоляю вас, скажите мне что-нибудь простое, человеческое... (Отходит в сторону, стоит спиной к Юрию Сергеевичу.) Вот уже пять лет как мы знакомы, пять лет как я увидела вас впервые. И все это время я... любила вас, любила молча, зная, что вы не ответите на мое чувство, станете смеяться надо мной...

Пауза.

Люблю ли я вас теперь? Я не знаю... Мне кажется, что чувство мое мертво... мертво, как всё, что меня окружает здесь: этот дом, люди, состарившиеся деревья... эти увядшие листья... (Роняет из книги листья.)

Юрий Сергеевич украдкой пятится к калитке, тихо уходит.

Всеё - в прошлом. (Грустно улыбается.) Призналась вам, теперь буду молчать. (Достает деньги.) Вот, возьмите, смешной человек... (Оборачивается.)

Смех из дома.

КАРТИНА ЧЕТВЕРТАЯ

Сад. Полночь. Звездное небо. Бюст Чехова. Петрович лежит на скамье, подложив книгу под голову. Рядом - фонарь, охотничье ружье. Поют сверчки.

ПЕТРОВИЧ (ворочается). Который теперь час? (Садится, увеличивает в фонаре свет, смотрит на часы.) Полночь. (Зевает.) Добрые люди вже спят, и жинка моя спит, як сурок, в теплой кроватке. Один я тут маюсь, сторожую... (Зевает.) А чого тут сторожить, скажить на милость? Кругом одни экспонаты, неодушевленные, можно сказать, предметы... Ни, последнее это дело - музей. Сидишь як на кладбище, даже поговорить не с кем... (Встает, освещает бюст Чехова фонарем.) Ну ню? Соскучился, Антон Палыч? Побледнел. Побледнеешь тут, коли будешь стоять и деньи ночь один-одинёшенек. (Снимает с тумбы бюст Чехова, ставит на скамейку, садится рядом.) Сядай, Антон Палыч, побалакаем с тобой по душам, пофилософствуем... (Оглядывается.) По такому торжественному случаю можно бы и остограмиться, попробовать моей фирменной горилки, да начальство дюже строгое стало... (Оглядывается.) «Не потерплю, - говорит, - такого безобразия!» «Уволю, - говорит, - за нарушение трудовой дисциплины!» (Плюет.) Тоже мне, профессор. (Похлопывает бюст Чехова по плечу.) Не повезло нам, Антон Палыч, на руководство. Поганый он чоловик, наш директор. Хоть и ученый.

Пауза.

Мне шо? Скоро на пенсию. Я свое, можно сказать, отмантулил, хлебнул лиха от недобросовестных людей. (Смотрит на бюст Чехова.) А тебе куды податься? Некуды тебе податься. О так! Один ты на всем белом свете. Круглый, можно сказать, сирота. Стой и гляди сквозь слезы на всю эту та-ра-ра-бумбию, як кажет наша наука...

Пауза.

Молчишь? Ну, молчи, молчи... А я почитаю шо ты тут понаписал. (Берет книгу.) Вот, взял у Иосифа твои сочинения. (Увеличивает в фонаре свет, надевает очки, листает страницы.) Будем образовываться на старости лет. (Читает вслух.) Дядя Ваня. Ну что ж, дядя Ваня так дядя Ваня... (Читает вслух сцену из пьесы Чехова «Дядя Ваня», медленно.) «...Мы, дядя Вайя, будем жить. Проживем длинный, длинный ряд дней, долгих вечеров; будем терпеливо сносить испытания, какие пошлет нам судьба; будем трудиться для других и теперь и в старости...»

Прерывает чтение, задумывается.

Трудиться для других? Ни, с этим я категорически не согласен... (Продолжает читать вслух.) «...А когда наступит наш час, мы покорно умрем, и тогда за гробом мы скажем, что мы страдали, что мы плакали, что нам было горько...»

Прерывает чтение.

О тут хорошо пишет, правильно пишет... Так, пойдем дальше. (Продолжает читать вслух.) «... И Бог сжалится над нами, и мы с тобою, дядя, милый дядя, увидим жизнь светлую, прекрасную, изящную... Мы отдохнем! Мы услышим ангелов, мы увидим все небо в алмазах...»

Прерывает чтение, смотрит в небо.

И то правда: все небо в звездочках, як в алмазах... (Продолжает читать вслух.) «...Мы увидим все зло земное, все наши страдания потонут в милосердии, которое наполнит собою весь мир, и наша жизнь станет тихою, нежною, сладкою, как ласка... Бедный, бедный дядя Ваня, ты плачешь... Ты не знал в своей жизни радостей, но погоди, дядя Ваня, погоди...» (Утирает слезы, читает по слогам чеховскую ремарку.) Об-ни-ма-ет е-го. (Обнимает бюст Чехова.)

В сад входят Димочка и Юлечка, тихо крадутся за деревьями. Он с гитарой, бутылкой шампанского. Она с букетом цветов.

ЮЛЕЧКА. Тсс... Кажется, никого нет.

Димочка задевает струны гитары.

(Димочке.) Недотепа.

ПЕТРОВИЧ. Хто здесь? (Берет ружье, ходит по саду.) Сда-вайсь, а то буду стрелять!

Димочка и Юлечка в один голос: «Петрович, не стреляй! Это мы...»

(Прицеливается.) Хто «мы»?

Димочка и Юлечка выходят из-за деревьев.

ЮЛЕЧКА. Юля.

ДИМОЧКА. Дима.

ПЕТРОВИЧ. Тю... А я чуть было не подстрелив вас, як зайцев. Шо вы тут робите?

ДИМОЧКА (вопросительно смотрит на Юлю). Мы...

ЮЛЕЧКА. Петрович, милый, у меня сегодня день рождения. Понимаешь? Мне исполнилось двадцать лет! Ровно в полночь. (Кружится.) Я так рада! Так счастлива! Мне двадцать лет!! А вокруг - звезды, эти роскошные розы, шампанское, мой любимый сад!.. (Смеется.) Мне хочется прыгать, размахивать руками... (Петровичу.) Дайте я вас расцелую! (Целует.)

ДИМОЧКА. А меня?

ЮЛЕЧКА (ласково). Недотепа...

Целуются.

ПЕТРОВИЧ. Молодо-зелено, молодо-зелено... Ну шо с вами, чертенятами, поделаешь. Посидите тут в садочке, поворкуйте, а я пойду посплю трошки. (Зевает.) Двадцать лет... двадцать лет... (Идет к калитке.)

ЮЛЕЧКА. Петрович, а шампанское?

ПЕТРОВИЧ. Ни, мне не можно. Не положено на рабочем месте.

Уходит.

ДИМОЧКА. Ушел, а книгу забыл. (Берет книгу, читает вслух название.) Чехов. Дядя Ваня. (Усмехается.) Надо же... Диссертацию, наверное, пишет.

ЮЛЕЧКА. (Кружится.) Господи, как я счастлива! Мне двадцать лет, только двадцать! И я хочу... Нет, я требую стихов, музыки, поцелуев... (Смеется.) Димка, шампанское!

ДИМОЧКА. Лечу, радость моя!!

Веселятся. Пьют шампанское.

ЮЛЕЧКА. А сейчас спой что-нибудь собственного сочинения. Ты обещал.

ДИМОЧКА. Петровича не разбудим?

ЮЛЕЧКА. Я повелеваю!

Димочка берет гитару, поет. Долгая пауза.

ЮЛЕЧКА (аплодирует). Браво! Браво! Иди ко мне... Целуются.

ДИМОЧКА. А сейчас закрой глаза, медленно считай до трех. (Зажигает бенгальские огни.)

ЮЛЕЧКА. Айн... цвай... драй...

ДИМОЧКА. Готово!

ЮЛЕЧКА (открывает глаза). Боже, какая прелесть!

Горят огни. Димочка и Юлечка кружатся в танце.

(Смеется.) Мы будем работать! Перед нами откроется новый, чудесный мир...

ДИМОЧКА. Прощай, старая жизнь!

ЮЛЕЧКА. Здравствуй, новая...

Звучит старинный вальс. За деревьями сада, словно призраки, кружатся другие пары. Одеты в костюмы чеховских персонажей.

ЗАНАВЕС.

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

КАРТИНА ПЕРВАЯ

Весна. Парадный вход дома Чехова. На площадке перед домом - столы, трибуна, бюст Чехова. Играет духовой оркестр. Музыканты одеты в военную форму чеховской поры. На фоне дома застыли действующие лица: Ермолаев, Наталья Ивановна, Лиля, Юрий Сергеевич, Юлечка, чеховеды, гости. Одеты в костюмы чеховских персонажей. Немая сцена.

ДИМОЧКА (устанавливает фотоаппарат на треногу). Внимание, господа! Попрошу всех улыбаться... (Присоединяется к группе.)

Фотовспышка.

Готово!

Оживает немая сцена. Смех.

ПЕРВЫЙ ЧЕХОВЕД. Какая оригинальная мысль: устроить костюмированный бал в чеховском саду! (Ермолаеву.) Это талантливо, ново. У меня нет слов...

ВТОРОЙ ЧЕХОВЕД. Да-с. Недурственно. (Подходит к столу, пробует закуски.) Недурственно,

ТРЕТИЙ ЧЕХОВЕД. Браво господину Ермолаеву, привнесшему свежую струю в атмосферу этого сада и дома!

Гости: «Браво! Браво!» Окружают Ермолаева, пожимают руку. Шумно.

ЛИЛЯ (Юрию Сергеевичу). Скорее бы закончился этот балаган. Ходим тут, словно ряженые.

ЮРИЙ СЕРГЕЕВИЧ. Боюсь, это надолго.

Пауза.

Может быть, навсегда. (Одергивает сюртук, ослабляет галстук.) Сюртук маловат... Черт бы побрал этот театральный реквизит! (Подходит к столу, наливает рюмку водки.) Дуплетом желтого в середину! (Пьет, наливает еще.)

Наталья Ивановна смотрит на Юрия Сергеевича, сердится.

ВТОРОЙ ЧЕХОВЕД (Юрию Сергеевичу). Да-с, что ни говорите, любезнейший, но лично мне, как биографу Чехова, все это, знаете ли, напоминает знаменитый приезд Художественного театра в Ялту к больному Антону Павловичу. (Пробует закуски.) Да-с...

ЮРИЙ СЕРГЕЕВИЧ (недружелюбно). Держу пари, что вы при этом событии присутствовали и пили с Чеховым на брудершафт. (Пьет.)

ВТОРОЙ ЧЕХОВЕД. Гм... Однако... (Отходит в сторону.)

НАТАЛЬЯ ИВАНОВНА (поднимается на трибуну; видно, что она в положении). Дорогие гости, уважаемые чеховеды, коллеги! Прошу повесить ваши уши на гвоздь внимания...

Смех.

(Торжественно.) В этот чудесный весенний день мы отмечаем юбилеи нашего дорогого... многоуважаемого...

Пауза.

музея.

Аплодисменты. Оркестр играет туш. Димочка фотографирует.

Почти год прошел с того счастливого дня как в музейное лоно влился, так сказать, новый член... коллектива. (Любовно смотрит па Ермолаева, кладет руки па живот.) Все вы хорошо знаете, господа, виновника этого исторического события: Василий Васильевич Ермолаев!

Оркестр играет туш. Ермолаев снимает цилиндр, кланяется. Аплодисменты.

За короткий срок этот человек проявил себя артистом буквально во всем - подвижник, энтузиаст музейного дела, ученый, художник, поэт... (Игриво.) и, наконец, просто галантный мужчина... Это душа нашего коллектива, это наш второй Чехов!

Аплодисменты.

ПЕРВЫЙ ЧЕХОВЕД (чеховедам, тихо). Роскошная женщина, эта Наталья Ивановна. В чеховском вкусе: кровь с молоком.

ВТОРОЙ ЧЕХОВЕД (надевает очки). Говорят, она в положении?

ТРЕТИЙ ЧЕХОВЕД. Да, они тут время зря не теряли...

Хихикают.

НАТАЛЬЯ ИВАНОВНА. Позвольте же мне, дорогие друзья, вручить товарищу Ермолаеву почетную грамоту и памятную медаль за достижения... в области культуры!

Оркестр играет туш. Димочка фотографирует.

Слово предоставляется Василию Васильевичу... (Аплодирует.)

ЕРМОЛАЕВ (под аплодисменты поднимается па трибуну). Дамы и господа! Уважаемые...

Пауза.

Львы, орлы и куропатки, рогатые олени, пауки, молчаливые Рыбы и прочие... гуси... (Потирает руки.)

Смех.

В этот торжественный день наши души слились, можно сказать, в одну... Общая мировая душа - это мы с вами... В нас душа и Александра Македонского, и Цезаря, и Шекспира, и Чехова, и... последней музейной пиявки...

Смех.

В нас с вами сознания людей слились с инстинктами животных. ..

ЮРИЙ СЕРГЕЕВИЧ. Это уж точно.

НАТАЛЬЯ ИВАНОВНА. Тсс...

ЕРМОЛАЕВ. Под утро нас рождает гнилое болото, и мы блуждаем до зари, но без мысли, без воли, без трепетания жизни... (Принимает нарочито театральную позу.) Холодно, холодно, холодно... Пусто, пусто, пусто...

В глубине сада зажигаются две красные точки, приближаются.

Вот приближается наш могучий противник, дьявол. Я вижу его страшные, багровые глаза...

Димочка взрывает хлопушку. Гости: «Ой! Ай!»

ПЕРВЫЙ ЧЕХОВЕД. Серой пахнет.

ВТОРОЙ ЧЕХОВЕД. Да,

ТРЕТИЙ ЧЕХОВЕД. Да, это эффект

Из-за деревьев выходит Петрович с двумя фонарями, загримирован под дьявола. Аплодисменты.

ЮЛЕЧКА. Браво! Браво!

Гости: <<Браво!!»

НАТАЛЬЯ ИВАНОВНА. Артист! Артист!

Шумно.

ВТОРОЙ ЧЕХОВЕД (Юрию Сергеевичу). Снимаю шляпу перед талантами вашего директора. (Снимает шляпу, отирает с лысины пот.)

ЮРИЙ СЕРГЕЕВИЧ (с рюмкой в руках). Наденьте, а то простудитесь. (Пьет.)

ВТОРОЙ ЧЕХОВЕД. Гм... Да вы пьяны...

ЮРИЙ СЕРГЕЕВИЧ (дразнит). Цип, цип, цип...

ВТОРОЙ ЧЕХОВЕД. Хулиган! (Отходит в сторону.)

ЮРИЙ СЕРГЕЕВИЧ. Че-хо-ед.

Смех.

ЕРМОЛАЕВ. Господа, господа, пьеса еще не окончена! (Щелкает пальцами.) Шампанское!!

Юлечка разносит шампанское.

Музыка!!

Играет духовой оркестр. Шумно.

ПЕТРОВИЧ (стоит в стороне, смотрит на застолье). Нечистая сила! (Плюет, уходит.)

НАТАЛЬЯ ИВАНОВНА (прогуливаясь под ручку с первым чеховедом). Среди ста тысяч населения нашего города наш директор - единственный незаурядный человек. Да! Крупная личность. Интеллигент до кончика ногтей. О таких людях мечтал когда-то Антон Павлович, не правда ли?

ПЕРВЫЙ ЧЕХОВЕД. Всецело разделяю ваше мнение. Везет этому дому на хозяина, везет... Василий Васильевич гостеприимен, как магнат... Я вас поздравляю, Наталья Ивановна, поздравляю... (Косится на ее живот.) Во всех смыслах... (Достает детскую погремушку, трясет.) Это для вашего ребеночка, так сказать. От меня лично. Подарочек. (Кланяется.)

НАТАЛЬЯ ИВАНОВНА. Ой! Как это мило с вашей стороны, как мило... Вот, что значит образованный, воспитанный человек! Из Москвы... (Поглаживает живот, трясет погремушку.) Он все уже слышит, мой маленький Антоша, все понимает, мой славный мальчик...

ПЕРВЫЙ ЧЕХОВЕД (хихикает). Или девочка... Антонина...

Смех. Гости поют: «Та-ра-ра-бумбия, / Сижу па тумбе я / И ножки свесила, / Сидеть мне весело...» Оркестр играет вариации на мотив популярной в прошлом песенки.

ЕРМОЛАЕВ (подхватывает Юлечку под локоть, скачет по кругу). Та-ра-ра-бумбия, сижу на тумбе я...

ЮЛЕЧКА. И ножки свесила, сидеть мне весело...

Все танцуют. Наталья Ивановна ревниво наблюдает за Ермолаевым и Юлечкой. Юрий Сергеевич пьет. Лиля курит, сидя на скамейке.

ЮРИЙ СЕРГЕЕВИЧ. Черт бы их всех побрал... Пошлость! Низость! (Наталье Ивановне.) Что смотрите? (Дразнит.) У Ермолаева с Юлечкой романчик, а вы не видите... Стоите тут и ничего не видите... Неугодно ли этот финик вам принять... (Пьет.)

НАТАЛЬЯ ИВАНОВНА. Алкоголик! Шут гороховый!! (Швыряет погремушку, уходит.)

ЮРИЙ СЕРГЕЕВИЧ. Может быть, нам только кажется, что мы существуем, а на самом деле нас нет... (Надевает маску, кривляется.)

ЛИЛЯ (подходит к Юрию Сергеевичу, пытается его увести}. Уйдемте отсюда, прошу вас, уйдемте.

ЮРИЙ СЕРГЕЕВИЧ (роняет тарелку). Вдр-р-ребезги! (Сдвигает маску на затылок, садится.) Вся жизнь - вдребезги. (Лиле, грубо.) Оставьте меня в покое, не лезьте в душу! (Смотрит на Лилю.) Какая вы стали некрасивая...

Пауза.

И музыканты пришли некстати, и бал мы затеяли некстати...

Танцуюише вовлекают Лилю в круговорот, поют: «Та-ра-ра-бумбия, / Сижу на тумбе я /И ножки свесила, / Сидеть мне весело...». На пороге дома появляется Иосиф со скрипкой, останавливается в растерянности. Одет в ливрею. Ермолаев хватает его за рукав, кружит. Иосиф падает. Смех.

ЕРМОЛАЕВ. Старикашка проклятый... (Танцующим.) Бал еще не окончен, господа присяжные заседатели! Музыка, играй отчетливо! {Распахивает двери.) Пр-р-рошу всех в дом, на экскурсию!

Хе, хе, хе...

Гости исчезают за дверью. Оркестр, продолжая играть, строем уходит.

ИОСИФ. Ох, ох!

ЛИЛЯ (помогает Иосифу подняться). Вставай, вставай, милый... Вот так. Не ушибся? Пойдем, посидишь здесь...

Усаживает, поднимает скрипку, смычок.

ИОСИФ (оглядывается). Где я? (Тревожно.) Скрипка... моя скрипка...

ЛИЛЯ. Здесь скрипка, здесь. Не волнуйся. Вот. (Кладет Иосифу на колени скрипку.) Слава Богу, цела. (Садится рядом.)

ИОСИФ (смотрит на Лилю, не узнает). Кто ты?

ЛИЛЯ. Лиля. (Тихо.) Бедный старик, не узнал меня в этом дурацком наряде.

ИОСИФ. Лиля? (Прижимает к груди скрипку.) Моя скрипка... моя скрипка...

ЛИЛЯ. Ну, ну... Успокойся, не плачь. Все будет хорошо, милый Иосиф, все образуется. Не будем плакать, не будем...

Смех, звуки рояля.

Все будет хорошо. (Гладит Иосифа.)

ИОСИФ (смотрит в сторону дома). Кто это? Что это там за люди шумят?

ЛИЛЯ. Это гости, Иосиф.

ИОСИФ. Гости? Непорядок...

ЛИЛЯ. Ермолаев затеял костюмированный бал, празднует юбилей музея. (Оглядывает своп наряд.) Вот, вырядил всех нас в этот хлам, устроил здесь самодеятельность.

Смех, звуки рояля.

(Смотрит в сторону дома.) Гуляет... Начальство городское пригласил. Чеховеды приехали. Из Москвы.

ИОСИФ. Что? Из Москвы? Какое там... Стыд один.

Пауза.

В этом доме гостей столько перебывало, что и не упомнить. Тоже, и танцевали, и пели, бывало, и на рояле играли. Весело было. Но чтобы так...

Смех, звуки рояля.

Чужие этому дому пришли люди, вот что.

Из дома выбегают двое гостей. В масках. Хватают со стола бутылки с шампанским, убегают в дом.

(Вслед.) Бал-маскарад... Дожили!

Пауза.

Я в этом доме многих повидал. Да... Воспитанные были люди, приезжали с цветами, подарками, руку мне жали, благодарили... Знаменитости! А сейчас... (Машет рукой, вздыхает.) Стар я стал, вот что... Пора на покой.

ЛИЛЯ. Иосиф, родной, поиграй на скрипке.

ИОСИФ. Что?

ЛИЛЯ. Прошу тебя, поиграй...

Иосиф играет. Затемнение. Долгая пауза.

(Встает.) Через двести, триста лет жизнь на земле будет невообразимо прекрасной, изумительной. Человеку нужна такая жизнь, и если ее нет пока, то он должен предчувствовать ее, ждать, мечтать, готовиться к ней... (Ходит в волнении, трет виски.) Готовиться к ней... готовиться... (Останавливается.) Я все забыла, забыла... В голове перепуталось...(Прислушивается.) Голоса...

Звучат фразы из пьес А. П. Чехова.

Лиля закрывает уши. Голоса исчезают. Меняется освещение. Из дома слышатся звуки рояля, смех.

ЛИЛЯ. Мне страшно, Иосиф, страшно... (Трет виски.) Голова кружится... (Садится.) И в ушах звенит... Иосиф!

ИОСИФ (проснувшись). Что? Я тут посижу... (Дремлет.)

Входят Наталья Ивановна и Петрович.

НАТАЛЬЯ ИВАНОВНА. Черт знает что такое! (Смотрит на Юрия Сергеевича, уснувшего на скамейке.) Опять напился, скотина. (Петровичу.) Уведи его, пока гости не увидели. (Идет мимо Иосифа и Лили.) Расселись тут... (Заглядывает в окна дома.)

Смех, звуки рояля.

ПЕТРОВИЧ. Вставай, наука, вставай! Кому говорю...

ЮРИЙ СЕРГЕЕВИЧ. A? Что? Кто это... меня... (Смотрит на Петровича, не узнает) Это ты, дьявол... (Отмахивается.) Изыди!

ПЕТРОВИЧ. Петрович я, не взнаешь разве? Идем, ну идем же...

ЮРИЙ СЕРГЕЕВИЧ (сопротивляется). Куда ты меня тащишь, в преисподнюю? Пошлость... Низость...

Идут мимо Натальи Ивановны.

НАТАЛЬЯ ИВАНОВНА. Ну и коллективчик...

ЮРИЙ СЕРГЕЕВИЧ (Наталье Ивановне). Шершавое, мерзкое животное...

Уходят.

НАТАЛЬЯ ИВАНОВНА (вслед). Хулиган! Алкоголик!! (Всхлипывает.) Вот она, человеческая благодарность... Все люди как люди, танцуют, развлекаются. А я? (Утирает слезы.) Должна следить за порядком, выслушивать всякие гадости в свой адрес. И это в моем положении...

Смех, звуки рояля.

(Заглядывает в окна, плаксиво.) Ничего, я ему покажу... Вы у меня еще попляшете, господин Ермолаев, с этой девчонкой, с этой вертихвосткой! (Язвительно.) Кандидат-паук! Интеллигент до кончика... когтей!

Пауза.

(Кричит.) Я честная, порядочная женщина! И никому не позволю. ..

Смех из дома.

ЛИЛЯ (странно себя ведет). Голоса... Я их отчетливо слышала сейчас в саду...

НАТАЛЬЯ ИВАНОВНА (смотрит на Лилю сердито). Ненормальная.

ЛИЛЯ. И еще звуки... Вот эти... (Напевает.)

НАТАЛЬЯ ИВАНОВНА. Дурдом. Клиника. (Лиле.) Вы бы, милочка, лучше грязную посуду убрали.

ЛИЛЯ. Нужно сделать только один шаг... один шаг... (Смеется.)

НАТАЛЬЯ ИВАНОВНА. Я вам приказываю, слышите?!

ИОСИФ (просыпается, вскакивает). А! Что? Не могу знать... (Кланяется.) Не могу...

НАТАЛЬЯ ИВАНОВНА (в бешенстве). Да вы что, сговорились все против меня, что ли? Издеваться надо мной вздумали! Смеетесь?! (Иосифу.) Пошел вон, глухая тетеря! (Топочет ногами.) Вон!! Вон!! (Дразнит.) Экспонат несчастный...

ЛИЛЯ (словно очнувшись от сна). Как... как вы можете кричать на бедного старика? Как вы смеете...

НАТАЛЬЯ ИВАНОВНА. Старика? (Громко смеется.) Вот именно! Старика. Пенсионера. Рухлядь. И вообще... Ни к чему нам в музее должность хранителя. Достаточно одного компьютера.

Пауза.

Одним словом, он больше здесь не работает. Он уволен. Приказ подписан директором. Еще вчера. А вы... Вы просто чокнутая... Не в своем уме...

ЛИЛЯ. Что? Иосиф уволен... Вы сказали, уволен?!

НАТАЛЬЯ ИВАНОВНА. Да, уволен! Скажите спасибо, моя дорогая, что вас еще терпят по моей милости... (Смеется.) Старая дева!

ЛИЛЯ. Я... вы...

НАТАЛЬЯ ИВАНОВНА. Думаете, мне не известны ваши проблемы со здоровьем? Думаете, я не знаю, что вы, мягко говоря, пользуетесь услугами психиатра? (Усмехается.) Голоса... Знаем мы эти голоса!

Смех из дома.

ИОСИФ. Разве это люди?

НАТАЛЬЯ ИВАНОВНА (поправляет макияж}. Довольно, пойдите прочь. Оба. Не желаю вас больше видеть.

ИОСИФ. Что? (Лиле.) Что она сказала?

ЛИЛЯ. Пойдем, пойдем, Иосиф... Видишь, нас гонят из этого дома... гонят... Мы здесь чужие, чужие...

ИОСИФ (берет скрипку). Дожили!

Медленно идут к калитке.

ЛИЛЯ (Останавливается, смотрит на дом). Вот и кончилась жизнь в этом доме...

Тихо уходят.

НАТАЛЬЯ ИВАНОВНА (вслед). Мразь, мразь... (Держится вдруг за живот, стонет.) Ой, кажется, началось... (Садится па скамью.) Кто-нибудь... помогите... кто-нибудь... (Корчится от боли.)

Из дома выбегают гости, кружатся, поют: «Та-ра-ра-бумбия, Сижу на тумбе я / И ножки свесила,/ Сидеть мне весело...»

КАРТИНА ВТОРАЯ

Цветущий сад. На площадке перед домом наскоро сооружена эстрада для театрального представления. Интерьер комнаты. Бюст Чехова. На стене висит ружье. Возле эстрады - большой глиняный сосуд, скамейки, садовые качели. Наталья Ивановна прогуливается по дорожке сада с детской коляской, напевает колыбельную. Петрович занят работой. Стук топора.

НАТАЛЬЯ ИВАНОВНА (Петровичу). Потише, ребенка разбудишь.

ПЕТРОВИЧ. Як же это можно, Наталья Ивановна, стучать тихо? Никак такого не можно. Исключено. Работа такая. (Стучит.) Васыль Васыльевич дал распоряжение до обеду закончить строительство декораций. Будет рэпетировать. (В сторону.) Совсем озверел, антихрист... (Стучит.)

Плач ребенка.

НАТАЛЬЯ ИВАНОВНА (с досадой). Ну вот, достучался... Бeстолочь! (Успокаивает ребенка.) Разбудили моего Антошу, напугали моего мальчика. (Берет ребенка на руки.) Проснулся, малыш? Узнал маму? (Смеется.) Узнал... Мой сладкий, мой бобик...

Стук. Плач ребенка.

(Петровичу.) Чтоб ты провалился! (Кладет ребенка в коляску.) Поедем, мой маленький, поедем, мой хороший. Пора нам кашку кушать, пора ням-ням. (Везет коляску мимо эстрады.) Плохой дядя, бяка! Уволим дядю, уволим...

Уходит.

ПЕТРОВИЧ (вслед). От гадюка, змея подколодная. Уволим... Сам уйду як время придет. (Громко стучит.) О так! (Ходит, осматривает декорации.) Можете начинать свой спектакль, господин Ермолаев!

Входит Юрий Сергеевич.

ЮРИЙ СЕРГЕЕВИЧ. Скоро генеральная репетиция, а главного режиссера что-то не видно. (Петровичу.) Где исполнители?

ПЕТРОВИЧ. Бес их знает.

ЮРИЙ СЕРГЕЕВИЧ (поднимается на эстраду). Все готово для заключительного акта трагикомедии. (Берет ружье.) Заряжено?

ПЕТРОВИЧ (уклончиво). Заряжено натурально.

ЮРИЙ СЕРГЕЕВИЧ. По законам драматического жанра эта штуковина должна непременно выстрелить. (Прицеливается в бюст Чехова, затем в Петровича.) Непременно!

ПЕТРОВИЧ. Эээ... Полегче, наука!

ЮРИЙ СЕРГЕЕВИЧ (смеется). Шутка. (Опускает ружье.) Откуда оно у тебя?

ПЕТРОВИЧ. Положено по штату. (Садится, нюхает табак.) Добрая двухстволка, я с нею тридцать лет неразлучен. Бьет без промаха. (Чихает.) О так! (Выдержав паузу.) Сколько котов я с этого ружья пострелял - одному Богу известно. Терпеть не могу котов.

ЮРИЙ СЕРГЕЕВИЧ (усмехается). Прямо как Чехов.

ПЕТРОВИЧ (заинтересованно). А шо, тоже котов не любил?

ЮРИЙ СЕРГЕЕВИЧ. Да, так и написал: кошек будем стрелять.

ПЕТРОВИЧ. Это он молодец. Это я понимаю - писатель! (Сморкается.) Кошек будем стрелять... Хорошо написал, сердечно. (Садится, нюхает табак.) Слыхал я, наука, такую историю: шо будто во время войны в этом самом садике добра всякого попрятали видимо-невидимо... Будто целый бочонок чистого золота тут сховали, во! И закопали его, будто, на невидимую глубину... Аж на сто метров! Не веришь? Мне эту историю один татарин рассказал. Он тут садовником був с древнейших времен... (Чихает.) Или брехня все это?

ЮРИЙ СЕРГЕЕВИЧ. Выдумки. Ты мне лучше вот что скажи, кладоискатель, зачем ты колючую проволоку в саду натянул? Я штаны порвал, между прочим. Вот, полюбуйся...

ПЕТРОВИЧ. Начальство велело.

ЮРИЙ СЕРГЕЕВИЧ. Какое?

ПЕТРОВИЧ. Сам знаешь... Так прямо и сказал: натяни колючую проволоку по всей подведомственной мне территории, чтоб всякие несознательные элементы не воровали музейную собственность - цветы и ягоды. О так. Я, говорит, этого не потерплю. (Нюхает табак.) Иначе, говорит, уволю тебя як Иосифа. (Чихает.)

ЮРИЙ СЕРГЕЕВИЧ (в сторону). Пришли люди не сада, а огорода: огурчики, помидорчики, крыжовничек...

ПЕТРОВИЧ (сморкается). Шо?

ЮРИЙ СЕРГЕЕВИЧ. Так... Жаль, говорю, Иосифа.

ПЕТРОВИЧ. Ааа... Старый, что малый... Вчера, ближе к ночи то было, пришел он у садик, сел на скамеечку и давай тихонечко так пиликать на своей скрыпке. Пиликает, пиликает, як та певчая птаха, а у самого слезы текут...

Пауза.

И так хорошо на душе от его пиликанья стало, что я и сам чуть не прослезился...

Долгая пауза. Звуки скрипки.

Мне шо? Я человек маленький. Пусть прыходит, пиликает. На здоровье. Вреда от него никакого. Тоже ведь Божье созданье, хотя бы и Ротшильд. (Чихает.)

ЮРИЙ СЕРГЕЕВИЧ (задумчиво). Ты человек маленький, я человек маленький, он человек маленький... И все мы - такие маленькие, а от жизни хотим чего-то большого, грандиозного... (Закуривает.) Неувязочка получается! (Ходит по эстраде.) Вот и Лиля...

ПЕТРОВИЧ. Шо, опять заболела?

ЮРИЙ СЕРГЕЕВИЧ. С нервами что-то...

ПЕТРОВИЧ. Вот этого я понять не могу, хоть убей! Шо за нервы такие? Чистой воды истерика, бабий каприз. Я со своею жинкой сорок лет живу. Прошли, можно сказать, огонь и воду, детей понарожали целую кучу, и никаких тебе нервных расстройств. О так. Железная у меня баба. Господь здоровьем не обидел. А тут... (Жестикулирует.) Чуть что - слезы, прывидения, иллюминации...

ЮРИЙ СЕРГЕЕВИЧ. Галлюцинации.

ПЕТРОВИЧ. А то один хрен!

Смех, голоса за сценой.

(Встает.) Идет... мучитель... (Делает вид, что работает.)

Входят Ермолаев и Юлечка, за ними Димочка. В руках У Димочки этюдник.

ЮЛЕЧКА (нюхает букет полевых цветов). Все что вы говорите, Василий Васильевич, вызывает во мне необыкновенное волнение. Правда. Я вся дрожу. Говорите еще, умоляю вас, говорите.

ЕРМОЛАЕВ. Поверьте, ma cher,** маленькие люди живут правилами, общепринятой моралью. Это провинциально. Узко. Натуры творческие не знают границ и запретов, они идут напролом, они презирают условности. (Смотрит в небо.) Они свободны, как птицы...

Плач ребенка.

(Недовольно морщится.) Да-с. О чем это я? Как птицы... (Юлечке, поучительно.) Талант зацветает в провинции, а созревает в столице. Можете это записать, душечка.

ЮЛЕЧКА. Какой вы умный... (Достает блокнотик, записывает.) Итак, решено: я еду в Москву! Я стану актрисой!

Димочка роняет этюдник.

(Димочке, сердито.) Двадцать два несчастья. (Садится на качели.)

ЕРМОЛАЕВ (раскачивает качели). В Москву, в Москву... Нет, сейчас актуально другое: «На Багамы! На Багамы!»

Пауза.

(Юлечке.) Я хочу написать ваш портрет в чеховском саду.

ЮЛЕЧКА (взлетает на качелях, смеется). Я чайка! Я чайка!

Стук топора.

ЕРМОЛАЕВ (смотрит на часы). Однако, пора начинать репетицию... (Подходит к эстраде, осматривает декорации, одобрительно мычит.) Молодец. Хвалю.

ПЕТРОВИЧ. Рад стараться!

ЕРМОЛАЕВ (хлопает в ладоши). Исполнителей прошу приготовиться! (Щелкает пальцами, подзывает Димочку, сует ему книгу.) Возьми, будешь суфлёром. Страница восемьдесят четыре... (Поднимается на эстраду.) Я всегда говорил, господа: нужны новые формы музейной работы, новые формы...

Плач ребенка.

(Недовольно морщится.) Юрий Сергеевич!

ЮРИЙ СЕРГЕЕВИЧ (сидит в кресле на эстраде, читает газету). Что вам?

ЕРМОЛАЕВ. Понимаете, как бы это вам объяснить... На сцене вы держитесь несколько высокомерно. Поймите, по пьесе вы - лакей, слуга всего лишь навсего, а держитесь так, словно вы прирожденный аристократ...

Юлечка хихикает.

ЮРИЙ СЕРГЕЕВИЧ (смутившись). Послушайте, вы...

ЕРМОЛАЕВ (перебивает). Нет, это вы меня послушайте, любезнейший! Наш спектакль - веха в истории музея. На премьере будут гости. Из Москвы. Нужны новые формы! А вы... (В зал.) Это же водевиль, господа, шутка! (Юрию Сергеевичу.) Выйдите и стойте за дверью.

Юрий Сергеевич выходит из воображаемой комнаты, стоит за дверью. Ермолаев садится в кресло, кладет ноги на стол.

Пр-р-р-иготовились, начали!

Разыгрывают сцену из водевиля Чехова «Медведь».

ДИМОЧКА (суфлирует). Как я зол сегодня, как я зол...

ЕРМОЛАЕВ (входит в роль). Как я зол сегодня, как я зол! От злости все поджилки трясутся и дух захватило... Боже мой, даже дурно делается! (Кричит.) Человек!

ЮРИЙ СЕРГЕЕВИЧ (входит). Что вам?

ЕРМОЛАЕВ. Дай рюмку водки!

Юрий Сергеевич уходит.

(Оглядывает себя.) Немножко невежливо являться в гостиную в таком виде, ну, да ничего... я тут не гость, а кредитор, для кредиторов же костюм не писан...

ЮРИЙ СЕРГЕЕВИЧ (входит и подает водку). Много вы позволяете себе, сударь...

ЕРМОЛАЕВ (сердито). Что?

ЮРИЙ СЕРГЕЕВИЧ. Я... я ничего... я собственно...

ЕРМОЛАЕВ. С кем ты разговариваешь?! Молчать!

ЮРИЙ СЕРГЕЕВИЧ (в сторону). Навязался, леший, на нашу голову... Принесла нелегкая... (Уходит.)

Петрович тихо смеется. В сад входят Наталья Ивановна и милиционер, подходят к эстраде, останавливаются в нерешительности. Наталья Ивановна сильно взволнована.

ЕРМОЛАЕВ (вскакивает, ходит) Ах, как я зол! Так зол, что, кажется, весь свет стер бы в порошок... Даже дурно делается...

ДИМОЧКА (суфлирует). Конец седьмой сцены.

ЮЛЕЧКА (аплодирует). Браво! Браво! (Бросает Ермолаеву букетик цветов.)

ЕРМОЛАЕВ (ловит цветы, раскланивается, только сейчас замечает Наталью Ивановну и милиционера.) Так... Что там еще случилось?

НАТАЛЬЯ ИВАНОВНА (кивает на милиционера). Вот... товарищ из милиции...

МИЛИЦИОНЕР (берет под козырек). Старший инспектор Будилкин!

ЕРМОЛАЕВ. Ермолаев. Чем могу служить?

МИЛИЦИОНЕР. Дело в том...

НАТАЛЬЯ ИВАНОВНА (перебивает). Нет, я лучше сама объясню...

Пауза.

Не знаю, как и сказать... Дело в том, что у нас в музее... у нас в коллективе... произошло, так сказать, чрезвычайное происшествие...

Мертвая тишина.

Сегодня утром в больнице скончалась Лиля...

Звук лопнувшей струны.

Выбросилась из окна.

ЮРИЙ СЕРГЕЕВИЧ (роняет поднос). Что?! Лиля...

НАТАЛЬЯ ИВАНОВНА. Разбилась насмерть.

МИЛИЦИОНЕР (берет под козырек.) Так точно.

ПЕТРОВИЧ (в сторону.) Вот тебе и водевиль...

Юлечка всхлипывает.

МИЛИЦИОНЕР (Ермолаеву.) Мне бы ее личное дело посмотреть, товарищ директор. Сами понимаете, служба.

ЕРМОЛАЕВ (трет лоб). Да-да, конечно... Наталья Ивановна вас проводит...

Милиционер берет под козырек, уходит вместе с Натальей Ивановной.

(Ходит по эстраде, с досадой.) Это же скандал на весь город, пятно на репутации музея... Позор, позор... (Юлечке.) Перестаньте хныкать! (Димочке.) Продолжим репетицию, начнем с восьмой сцены... (Подходит к Юрию Сергеевичу, берет за плечи.) Барон хороший человек, но одним бароном меньше, одним больше - не все ли равно?

ЮРИЙ СЕРГЕЕВИЧ (отталкивает Ермолаева). Это ты во всем виноват, негодяй! (Грозно наступает на Ермолаева, кричит.) Мразь!! Ничтожество!! Отполированная до блеска посредственность!

ЕРМОЛАЕВ (пятится). Вы что, шуток не понимаете... Это же Чехов... Спектакль...

ЮРИИ СЕРГЕЕВИЧ (с угрозой}. Я тебе сейчас покажу.. спектакль!(Опрокидывает кресло, срывает со стены ружье.) Будешь знать... (Взводит курок, целится в Ермолаева.)

ЮЛЕЧКА. Ой!

ЕРМОЛАЕВ (Прячется, ползает па четвереньках). Господа! Господа! Остановите этого ненормального...

Выстрел. Шум. Крики. Ермолаев балансирует на краю эстрады, прыгает в сосуд.

ЮЛЕЧКА. Убили! Ах... (Падает в обморок, Димочка подхватывает ее.)

ЮРИЙ СЕРГЕЕВИЧ. Так, с одним гадом покончено... (Взводит второй курок, пытается выстрелить в самого себя.)

Выстрел. Юрий Сергеевич падает, затем в недоумении садится на пол, ощупывает себя.

ПЕТРОВИЧ. Эх, наука... Патроны-то холостые!

ЕРМОЛАЕВ (высовывает голову из сосуда, Юрию Сергеевичу). Вы уволены! Вы уволены!

ЮЛЕЧКА (открывает глаза, радостно). Живой?

ДИМОЧКА (грустно). Живой.

Димочка и Юлечка помогают Ермолаеву выбраться из сосуда, ведут его под руки к калитке.

ЕРМОЛАЕВ (хромает). Сумасшедший! Алкоголик!! Я ему покажу... я... я...

Уходят.

ЮРИЙ СЕРГЕЕВИЧ (сидит на полу). Черт подери, здесь даже застрелиться по-настоящему невозможно...

ПЕТРОВИЧ (поднимает ружье). Теперь стреляться не модно. Модно - стрелять.

Пауза.

Эх... Пойду напьюсь!

Уходит.

ЮРИЙ СЕРГЕЕВИЧ. Лиля... Лиля... Лиля... (Сидит, обхватив голову руками.)

Затемнение. Звуки скрипки.

КАРТИНА ТРЕТЬЯ

Сад. На эстраде - бюст Чехова, кресло, стол, старинный патефон. Рядом с эстрадой - скамья, качели, садовый инвентарь. По эстраде ходит Юлечка с книгой в руках, заучивает слова Ирины из пьесы Чехова «Три сестры».

ЮЛЕЧКА (равнодушно). «...Куда? Куда все ушло? Где оно? О боже мой, боже мои! Я все забыла, забыла... У меня перепуталось в голове... Я не помню, как по-итальянски окно или вот потолок... Все забываю, каждый день забываю...» (Останавливается, закрывает книгу, с досадой.) Не то, не то! Эти слова звучат как-то уныло, старомодно, глупо... Я ничего не чувствую, не понимаю... (Бросает книгу на стол.) Не моя это роль! Не моя... Буду готовить монолог Нины Заречной. (Ходит, повторяет одну и ту же фразу.) «...Люди, львы, орлы и куропатки... Люди, львы, орлы и куропатки...»

В сад входит Димочка с саженцем в руках.

(Смотрит на Димочку.) Рогатые олени... Рогатые... (Иронически.) Ааа, господин Епиходов! Что вы опять задумали?

ДИМОЧКА. Так... Хочу посадить дерево.

Пауза.

В память о Лиле.

ЮЛЕЧКА (язвительно). Как это благородно с вашей стороны!

ДИМОЧКА. Не язви. Актриса... (Берет лопату, копает ямку для саженца.)

ЮЛЕЧКА (переменив тон). Прости. (Подходит, смотрит на саженец.) Это березка... Какая прелесть! Откуда она?

ДИМОЧКА. Привез из Ботанического сада.

ЮЛЕЧКА (задумчиво). Бедная Лиля... (Димочке.) Это ты хорошо придумал. (Целует в щеку.) Молодец!

Оба опускаются на колени, сажают деревце. Из-за кустов высовывается Ермолаев, наблюдает за ними в бинокль.

(Мечтательно.) Пройдет время, я стану знаменитой актрисой, буду богатой... И однажды я вернусь в этот город, в этот старый-престарый сад... Как сейчас, будут цвести деревья, петь птицы, я открою калитку и тихо-тихо пойду по знакомым дорожкам... На мне будет длинное-длинное платье, белое, до самых пят... Представляешь? И мне навстречу протянет свои нежные ветви это дерево - стройное, молодое, полное сил, и душа моя переполнится радостью и восторгом, и зеленые листья будут ласкать мой слух... (Смеется.) Весь город будет рукоплескать моей славе, моей победе!

ДИМОЧКА. А я?.. Мне, случайно, не найдется местечка в этой красивой сказке?

ЮЛЕЧКА (уклончиво). Ты? Ты... станешь ученым... Может быть, защитишь диссертацию... Что еще? Я не знаю...

ДИМОЧКА. Ты не любишь меня.

ЮЛЕЧКА (встает). Только не будем об этом, прошу тебя. Не будем...

Ермолаев из-за кустов подает условный знак: <<Трам-там-там!». Тихо уходит.

ЮЛЕЧКА (оглядывается, радостно). Трам-там! (Димочке.) Мне надо идти. (Идет к калитке, затем возвращается, гладит Димочку по голове, ласково.) Прощай, недотепа... (Быстро идет к калитке, сталкивается с Юрием Сергеевичем, оборачивается.) Не поминайте меня лихом!

Уходит. Димочка стоит на коленях, смотрит в зал. Юрий Сергеевич элегантно одет, чисто выбрит, с портфелем в руках.

ЮРИЙ СЕРГЕЕВИЧ (смотрит на Димочку). Еще одна жертва... (Садится, закуривает.) Как все нервны! Как все нервны! И столько любви...

Димочка встает, поливает саженец.

(Димочке.) Что, брат, туго?

Пауза.

Не сердись. Я, собственно, так... Зашел проститься. Уезжаю из этого города. Навсегда.

ДИМОЧКА. Случайно не в Москву?

ЮРИЙ СЕРГЕЕВИЧ. Сам не знаю. Быть может, на Луну...

Пауза.

Петровича не видал?

ДИМОЧКА. Запил.

ЮРИЙ СЕРГЕЕВИЧ. А я вот больше не пью. Завязал. Баста!

(Димочке.) Ты, говорят, пошел на повышение; из практиканта сразу в научные сотрудники... Прими мои поздравления.

ДИМОЧКА. Дело не в повышении.

ЮРИЙ СЕРГЕЕВИЧ. А в чем, если не секрет?

ДИМОЧКА. В том, чтобы работать, честно исполнять свой долг, не думая ни о каком повышении, не сожалея о погубленных талантах, не виня в этом обстоятельства... (Берет лейку.) Мы не жертвы обстоятельств, обстоятельства - это мы.(Собирается уходить.)

ЮРИЙ СЕРГЕЕВИЧ (встает). Да ты, братец, философ! (Усмехается.) Ну да ничего, жизнь тебя перефилософствует... (Протягивает Димочке руку.) Прощай.

ДИМОЧКА (пожимает руку). Желаю удачи. (Идет к калитке.)

ЮРИЙ СЕРГЕЕВИЧ (вслед). Дима!

ДИМОЧКА (оборачивается). Что?

ЮРИЙ СЕРГЕЕВИЧ. Береги это деревце! Слышишь...

Пауза.

береги...

ДИМОЧКА. Не беспокойтесь.

Уходит.

ЮРИЙ СЕРГЕЕВИЧ. Кого-то он мне напоминает... Но кого? Уж не меня ли самого пятнадцатилетней давности?

В сад входит Наталья Ивановна, катит перед собой детскую коляску.

(Замечает Наталью Ивановну.) Не могу ее видеть!

Прячется за деревьями.

НАТАЛЬЯ ИВАНОВНА (останавливается, склоняется нaд ребенком). Мой Антуанчик... Мой Антоша... (Поправляет пеленки, принюхивается.) Фуй!.. (Обмахивается веером, ласково.) Нехороший мальчик... непослушный мальчик... (Провозит коляску мимо дерева, за которым спрятался Юрий Сергеевич.) Обмарался, малыш...

Увозит коляску.

ЮРИЙ СЕРГЕЕВИЧ (выходит, смотрит вслед). В сущности, каждый получил здесь то, что хотел... (Озирает сад.) О, Колдовское место! (Ходит по саду.) Порой мне кажется, что прошлое, настоящее и будущее этого дома и сада наполнены каким-то непонятным смыслом, тайной, разгадать которую мне так и не удалось... (Поднимается на эстраду, смотрит на бюст Чехова.) Томясь в этом провинциальном городишке, он все-таки был творцом своей жизни. А мы...

Пауза.

У нас нет ни будущего, ни настоящего - одни декорации в пьесе без героя... (В зал.) Впереди долгая... несчастливая жизнь... Но мне не страшно жить дальше...

Пауза.

Я хочу научиться говорить своими словами...

Пауза.

Чего же я жду? Пора идти, пора... Вот только присяду еще на минуту перед долгой дорогой, перед вечной, быть может, разлукой... (Садится, ставит иглу патефона на кружащуюся пластинку.)

Меняется освещение. Звучит «Элегия» Массне в исполнении Шаляпина. На сцепу выходят действующие лица: Лиля, Иосиф, Петрович, Наталья Ивановна, Ермолаев, Юлечка, Димочка... Одеты в костюмы чеховских персонажей. В какой-то момент пластинку заедает на фразе: «Все прошло, все прошло, все прошло...» Немая сцена.

ЗАНАВЕС.

* Действующие лица являются вымышленными. Совпадения с реальной жизнью следует считать случайными.

** Моя дорогая (франц.).